История военного искусства

 Тактика за период с эпохи Возрождения до Фридриха Великого изменилась глубочайшим образом, в самом своем корне; но основы стратегии остались теми же самыми. Густые, глубокие пехотные колонны превратились в вытянутые в струнку тонкие линии, пикинеры и алебардщики стали мушкетерами; сражающиеся в одиночку рыцари были заменены сомкнутыми эскадронами; вместо немногих тяжеловесных, неуклюжих пушек мы видим бесчисленные батареи, но искусство полководца через все эти века являет нам один и тот же лик. Снова и снова мы наблюдаем одинаковым образом создающиеся положения и одинаково мотивированные решения. В редких случаях обе стороны идут непосредственно навстречу друг другу, чтобы добиться решения. Иногда обе стороны или же лишь та сторона, которая чувствует себя слабейшею, занимают неприступные позиции. Сражения возникают из-за того, что одной стороне кажется, будто ей представился особо благоприятный случай, например, что она может атаковать противника раньше, чем он успеет укрепиться (Белая гора в 1620 г., Гохштедт в 1704 г.), либо в связи с осадой крепости. Сражения под Равенной 1512 г., под Нёрдлингеном 1634 г., при Мальплаке 1709 г. возникли при совершенно одинаковых условиях: сильнейшая сторона намеревается осадить город, другая же сторона пытается этому воспрепятствовать занятием выгодной позиции поблизости, причем последняя подвергается атаке. Колин отличается от вышеперечисленных сражений лишь тем, что осаждающий идет несколько навстречу армии, пришедшей на выручку крепости. Иногда наблюдается обратное явление: пришедшая на выручку армия атакует осаждающую армию, хотя и более сильную, но связанную осадой: Павия 1525 г., Турин 1706 г. Значительная часть Семилетней войны вертится вокруг осады или прикрытия крепостей: Прага, Ольмюц, Дрезден, Швейдниц, Бреславль, Кюстрин, Нейссе, Глац, Козель, Кольберг, Глогау; то же самое имеет место и в войнах между Карлом V и Франциском I, ив Тридцатилетнюю войну, и в войнах Людовика XIV. Решение Густава Адольфа дать сражение при Брейтенфельде и при Люцене возникло из тех же самых мотивов, как и решение Фридриха относительно сражений при Лейтене или Торгау.

В каждом периоде, в каждой кампании, у каждого полководца наблюдаются при этом индивидуальные черты, заслуживающие особого внимания. Густав Адольф атакует Валленштейна под Люценом потому, что он не хочет, чтобы последний зимовал в Саксонии, Фридрих атакует австрийцев под Лейтеном и под Торгау, чтобы не дать им перезимовать в первом случае в Силезии, во втором - в Саксонии. В этом обстановка представляет сходство, но есть и существенное различие, поскольку для Фридриха риск в обоих случаях был несравненно больший, чем для шведского короля. Опять-таки широкий размах и подвижность Торстенсона придают его стратегии совершенно своеобразную окраску, однако, основные черты ее не иные, чем у Густава Адольфа. Даже в истории одного и того же полководца мы встречаемся с поразительными параллелями: и Евгений, и Фридрих дали свои последние крупные сражения, отличавшиеся большим кровопролитием и весьма умеренными стратегическими достижениями, - первый при Мальплаке, второй под Торгау, и с тех пор вели кампании, в которых они уже не стремятся к решительным сражениям. Мальплаке было тем, что принято со времен глубокой древности называть пирровой победой, немногим больше была и победа при Торгау. Поэтому с точки зрения всемирной истории войн следует ставить вопрос не столько о том, почему Фридрих после 1760 г. так приблизился к маневренному полюсу, сколько о том, как, после опыта своих предшественников - великих полководцев, мог он снова предаться страсти, увлекшей его к полюсу сражений.

 Мы видели, что тяготение гениального удальца (Wagehals) к решительным сражениям объясняется и в стратегическом отношении новыми перспективами, открывшими высокие качества прусских войск, и тактическая их сноровка, которая в конечном счете дала идею косого боевого порядка и внушила мысль об ее осуществимости.