Конечно, в данном случае нельзя провести резкую грань; ведь не всегда и при Фридрихе все решалось с первого удара, а развивались иногда и более длительные бои; все же, в общем, надо сказать, что, как это ни странно, но сражения, руководимые Евгением и Мальборо, более походят на наполеоновские, чем на сражения Фридриха Великого. Там и полководцы и войска чувствуют себя свободнее. Именно превосходно выработанная прусским плацпарадом механика всех боевых движений и действий приковывала к этой механике и стесняла свободу боевых действий.
Пруссаки довели до высшей степени действенности линейную тактику, но этим они не только не уменьшили, но скорее увеличили ее естественные слабые стороны. Эти выровненные, стреляющие залпами батальоны приводила в расстройство малейшая неровность почвы; они не умели вести боя ни в лесу, ни в деревне. А это ощущалось тем чувствительнее, что австрийцы располагали весьма пригодной легкой пехотой в лице своих кроатов, которые как дети природы умели вести бой в рассыпном строю. Залповый огонь пруссаков не мог преодолеть огонь иррегулярных войск из-за прикрытий. Под Ловосицем и Колином они сыграли крупную роль и в большом сражении, а одной из причин того, что пруссаки одержали победу при Лейтене, пожалуй, являлось то обстоятельство, что в этом сражении кроаты, видимо, не участвовали.
В начале Семилетней войны король сформировал четыре "вольных" батальона в качестве легкой пехоты, под конец у него их уже было 26, но им было далеко до пандуров и кроатов. Мария Терезия располагала граничарами, этими полуварварами, жившими в условиях постоянной войны с турками, своеобразным источником военной доблести, каковой недоставало прусскому королю. То и дело раздаются его жалобы на ущерб, наносимый ему в малой войне этими недисциплинированными отрядами, создававшими завесу и наблюдавшими за всеми его движениями. Что, собственно, дали прусские "вольные" батальоны, мы знаем по преданиям лишь урывками и не вполне достоверно. Хотя и рассказывают об отдельных удачных их поисках, все же сам король не был о них высокого мнения. Он как-то писал генералу Тауенцину (24 мая 1779 г.), что офицеры этих батальонов "по большей части распущенный плохой народ". На этот род войск он, так сказать, смотрел как на неизбежное зло; им было трудно достичь выдающихся результатов, так как сам Фридрих неправильно понимал сущность этого рода войск и не подготавливал их соответствующим их природе образом. Для того чтобы достичь сколько-нибудь существенных результатов в бою рассыпным строем, солдаты этих батальонов должны были обладать или прирожденными, естественными воинственными наклонностями, подобно кроатам, пандурам и казакам, или же значительным запасом доброй воли; последнюю нужно было бы систематически воспитывать для удовлетворения требований боя.
Но сама идея такой подготовки не вмещалась в круг понятий прусского офицерского корпуса. Столь крупный авторитет, как сам Фердинанд Брауншвейгский, высказывался об австрийских кроатах, что "они всегда прячутся за деревья, как воры и разбойники, и никогда не показываются в открытом поле, как то подобает храбрым солдатам"96. Мало чем отличался от него и взгляд короля. Неужели же он стал бы систематически воспитывать в своей армии подобный зловредный дух? И если такие войска являлись необходимостью, то создавалась безобразная пародия на них.
Состав прусских вольных батальонов был не только не лучше, но даже еще хуже батальонов линейных. Они не комплектовались прусскими уроженцами, а состояли из авантюристов, дезертиров, бродяг, отличавшихся от регулярной пехоты лишь тем, что им недоставало того, что составляло силу последних, а именно - дисциплины. Насильно завербованных людей можно было довести в вымуштрованной линейной пехоте до того, что они выполняли то, что от них требовали, но не только в стрелковом бою, где каждый солдат сам по собственному разумению и воле отыскивает себе прикрытие, наступает и дерется. Нельзя не удивляться тому, что отдельные командиры, как Майер, Гишар, граф Гардт, все же умудрялись не без успеха вести в бой эти чуть ли не разбойничьи банды97.
Наряду с "вольными" батальонами были сформированы и егерские роты для тех же целей, как и первые, но составленные в противоположность им из отборных, надежных людей - сыновей прусских лесничих, которые рассчитывали в будущем получить места по лесной части.