Примечание к 3-му изданию. Я оставил эту главу без изменений, хотя в одном пункте мой взгляд поколеблен. По общепринятому до сих пор мнению, Полибий в основных вопросах своего повествования непосредственно черпал сведения из карфагенского первоисточника. Этим источником почитали грека Силена, который, как мы полагали, находился в свите Ганнибала. Но Дессау в своем труде "Источники наших познаний о Второй Пунической войне" (Н. Dessau, ЬЬег die Quellen unseres Wissens vom Zweiten punischen Kriege, Hermes, т. 51, вып. 3, 1916 г.) доказывает, что это утверждение очень шатко. Но оба приводимых доказательства не выдерживают критики. Во-первых, всякий источник, берущий свое начало из карфагенского лагеря, он считает источником тенденциозным, что совершенно необязательно; во-вторых, он вообще не верит, что Ганнибал первоначально окружил себя греческими литераторами. Он-де приблизил их к себе лишь после того, как завладел большим числом греческих городов в Нижней Италии. Но это безусловно неверно. Греческий язык был международным и литературным языком тогдашнего культурного мира. Даже римский сенатор Фабий писал свой исторический труд на греческом языке. Думать, что Ганнибал не владел в совершенстве греческим языком и не окружил себя в лагере образованными греками, значит составить себе о нем представление, как о совершенно необразованном человеке. Трудно себе представить, чтобы он не изучал историю подвигов Александра, а для этого ему необходимы были греческие учителя и чтецы. Греки ему были необходимы также для дипломатических переговоров и разведки. Поэтому он, подобно Александру, должен был с самого начала иметь в своем кругу литераторов, которые воспевали бы его подвиги. Но я не хочу повторять ошибку Дессау и считать доказанным то, о чем мы при наличии имеющегося материала можем только строить известные предположения. Поэтому считаю - хотя не достоверным, но вероятным, - что Дессау прав и что наиболее ценные данные у Полибия, приписываемые нами до сих пор Силену, исходят от Фабия Пиктора. В этом случае мы не черпаем непосредственно из карфагенского источника. Сам Фабий почерпнул их от карфагенских пленных и перебежчиков. Так, Дессау уверяет, что в 210 г. командир одной нумидийской части Муттин перешел к римлянам, занял в Риме очень видное положение и в 190 г., при Сципионе, принимал участие в походе против Антиоха. Этот пунический военачальник и был, очевидно, тем выдающимся военным источником из карфагенского лагеря, который приковывает наше внимание и вызывает чувство восхищения при чтении Полибия.
Если это предположение правильно, то оно наипростейшим образом разрешает некоторые трудные вопросы относительно сражения при Каннах. Полибий называет подковообразную форму боевого порядка пунической пехоты серпообразной, представляя себе этот полумесяц в виде изгиба (Kvprwjua), что тактически невозможно. Тут мнения всех исследователей сходятся. Совершенно исключается, чтобы подобное дилетантское определение исходило от самого Полибия. Оно взято из какого-то источника. Очевидно, между военным первоисточником и Полибием имелось еще третье лицо, способное дать такое несуразное определение. Вполне возможно, что перед нами рассказ крупного нумидийского военачальника в передаче сенатора Фабия, малознакомого с военным делом. Не исключена, конечно, возможность, что и Силен, находившийся в штабе Ганнибала, мог допустить такое недоразумение, но это предположение гораздо менее вероятно.
В описании войны у Полибия бросается в глаза то обстоятельство, что значение тыловой атаки кавалерии очень затушевано по сравнению с охватом фланга пехотой, и в связи с этим особенно сильно подчеркивается скопление римской пехоты к середине. Эту трактовку я уже пытался объяснить психологически, с точки зрения штаб-квартиры. Но не менее, если не более, правдоподобно предположение, что рассказ исходит от Фабия, слышавшего его в свою очередь от начальника африканской пехоты, того же Муттина. Муттин был достаточно просвещен в военном искусстве, чтобы по достоинству оценить значение кавалерийской атаки, но желание подчеркнуть подвиги собственных частей так велико, что невольно приводит его к некоторым противоречиям.
Дессау нашел поддержку своему взгляду у Белоха, доказывавшего еще до Дессау в труде о сражении при Треббии ("Histor. Zeitschr.", т. 114, 1915 г.), что свои сведения Полибий почерпнул не от Силена, а от Фабия. Все неясности, встречающиеся в описаниях перехода через Альпы, сражения при Треббии, перехода через Апеннины, сражения при Тразимене, над которым так ломают головы современные исследователи, можно объяснить тем, что данные Полибия исходят не непосредственно от человека из штаба Ганнибала, а от Фабия, своеобразно преломившего рассказ какого-то пунического военачальника.