История военной контрразведки. СМЕРШ Империй

Начиная с января месяца текущего года, Бенеш получал косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером и Красной Армией. С января он ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Мастный в Берлине является исключительно точным информатором. Он прямо фотографирует свои разговоры в докладах Бенешу. У Мастного в Берлине было два разговора с выдающимися представителями рейхсвера. Мастный их сфотографировал, видимо, не понимая сам, что они обозначают. Бенеш даже сомневается, сознавали ли эти представители рейхсвера, что они выдают свой секрет. Но для Бенеша из этих разговоров стало ясно, что между рейхсвером и Красной Армией существует тесный контакт. Бенеш не мог знать о том, что это контакт с изменниками. Для него возникла проблема, что делать, если Советское правительство действительно вернется к какой-нибудь политике “нового Рапалло”. В этой связи Бенеш задавал риторический вопрос, где средство для защиты Чехословакии, и без обиняков отвечал на этот вопрос, что тогда Чехословакия тоже должна была бы заключить соглашение с Германией. Это было бы началом чехословацкой зависимости, но другого выхода не было. Гитлер вовсе не стремится к тому, чтобы физически немедленно уничтожить Чехословакию, но он хочет “союза” с ней».

Заканчивая беседу, Бенеш заявил Александровскому, что Чехословакия не примет никакого диктата, что она будет драться за свою свободу, за демократию, за европейский мир. Поскольку это является и задачей СССР, говорил Бенеш, постольку Чехословакия безоговорочно является союзником Москвы, постольку его политика как аксиому принимает независимость советско-чешских дружественных взаимоотношений. Никакие расстрелы, никакие внутренние изменения, подчеркивал Бенеш, не могут потрясти эту дружбу. В этой связи Бенеш задавался и таким вопросом: что произошло бы, если бы в Москве победил не Сталин, а Тухачевский? Тогда Чехословакия, по его мнению, вынуждена была бы оставаться в дружбе и с Россией Тухачевского. Но Чехословакия тогда была бы вынуждена достигнуть соглашения и с Германией, а это опять-таки было бы началом зависимости либо от России, либо от Германии, ибо «Россия Тухачевского не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией».

В заключение Бенеш еще раз повторил, что расценивает московские процессы как признак укрепления СССР и что его концепция дружбы с СССР была и остается главной основой внешнеполитического поведения Чехословакии.

Эти документы, раскрывающие позиции Бенеша во внешнеполитической игре, позволяют сделать некоторые выводы.

Прежде всего становится ясным, что акция Бенеша, направленная на компрометацию советских военачальников, находилась в определенной связи с действиями французских и английских правящих кругов. Бенеш так же, как и Даладье, действовал в направлении, которое должно было привести к устранению ориентирующейся якобы на союз с немцами группы Тухачевского, считая, что от этого Чехословакия выиграет на политической арене. Процесс над Тухачевским и другими военачальниками с его логическими последствиями для Красной Армии вполне устраивал также и английские правящие круги.

Содержание документов ясно выявляет провокационную роль Бенеша и его группировки. Весь характер беседы Бенеша с Александровским говорит о том, что признаниям, сделанным Бенешем в беседе 3 июля 1937 г., ясно предшествовала его политическая интервенция во внутреннее развитие событий в Советском Союзе. Бенеш сам признает, что его задачей всегда было «помочь» тому течению в советской политической жизни, которое направлено в сторону компромисса с Западной Европой. Следовательно, и действия его могли быть направлены только на то, чтобы подтолкнуть ход событий в том направлении, которое было выгодно чехословацким, а стало быть, французским и английским правящим кругам в 1936–1937 годах. Бенеш явно использовал сложившуюся в СССР политическую ситуацию в целях империалистической группировки Англии и Франции. Отсюда и неожиданны в устах такого буржуазного демократа, каким всегда слыл Бенеш, лицемерные похвалы в адрес «режима Сталина», отсюда его заявления о том, что события в СССР его не испугали, ибо он «ожидал» их, отсюда его одобрение «расстрелов» и вообще «московского образа действий», отсюда, наконец, его попытка играть на такой заведомо точной карте и чувствительной струне, как многолетняя неприязнь Сталина к Тухачевскому, Путне и некоторым другим военачальникам.