Войско, прикрывавшее границу, достигало самое большее 180 000 чел. Царь был очень далек от того гениального плана, который ему приписали впоследствии; он позволил генералу Пфулю, методическому «талмудисту», нанесшему огромный вред прусскому войску под Йеной, но одновременно внушившему доверие царю, навязать себе нелепую мысль — сконцентрировать в целях успешной борьбы русские войска в укрепленном лагере на Дриссе. При этом Пфулю мыслились: отчасти лагерь Бунцельвица времен Семилетней войны, отчасти линии Торрес — Ведрас. Эти линии в то время заставляли много о себе говорить, оказав свое влияние на Шарнгорста и его друзей в понятной форме, а на Пфуля — в непонятной. Лагерю на Дриссе недоставало всего того, что сделало непобедимыми линии Торрес — Ведрас: лишь незначительного превосходства противника, моря как опорного пункта и находящегося на море флота в виде резерва.
Гораздо лучше был вооружен Наполеон. Он приобрел еще одного союзника в лице Австрии, которая за свое подкрепление в 30 000 чел. и 60 орудий получила несомненно лучшие условия договора, чем Пруссия. Но от этого союзника вряд ли можно было ожидать больше, чем от русского союзника в войну 1809 г. Главные силы Наполеона заключались в мощных военных массах, которые он получил из Франции и зависимых от нее стран (Рейнский союз, Италия, Швейцария, Варшавское герцогство). Они достигали 619 000 чел., из которых в непосредственно действующую армию входило 467 000. 29 мая из Дрездена, где он произвел новый смотр своим немецким вассалам, Наполеон дал приказ к выступлению. Первой жертвой войны сделались прусские провинции. Вследствие похода французской армии они потеряли, по вычислениям прусского министра финансов, по крайней мере на 140 000 000 франков больше той суммы, которая оставалась еще от выплачиваемой контрибуции; по вычислениям же Гарденберга, лишь на 94 000 000 франков свыше остатка контрибуции, но при этом они терпели еще убыток в 309 000 000 франков. Эти вычисления, может быть, несколько и преувеличены, но, во всяком случае, прусские провинции потерпели снова ужасающие опустошения.
Переход Наполеона через Двину в июле 1812 г.
23 июня французские войска перешли через Неман. Русские разделили свою армию на две части, из которых одна, под командой Барклая-де-Толли, медленно отступала к лагерю на Дриссе, другая же, под командой Багратиона, должна была беспокоить наступавшего врага с флангов и с тыла. Однако этот операционный план распался сам собой перед массами французских войск. Чтобы избежать немедленного поражения, русские войска должны были ускоренным маршем отступить в глубь страны, чтобы там соединиться, что им удалось сделать только в Смоленске. Лагерь на Дриссе исчез, как призрак, лишь только дело приняло серьезный оборот. Только в Смоленске можно было подумать о битве; здесь дело дошло даже до упорных боев, но Барклай-де-Толли, предвидя верное поражение, уклонился от решительного сражения и продолжал отступление в надежде найти позицию, где бы он мог принять битву хотя бы с какой-нибудь надеждой на успех.
Это отступление происходило при громких криках о предательстве святой России «немцами», окружавшими царя; сам Барклай был сыном протестантского пастора из Лифляндии. Громче всего кричали в его собственной главной квартире; во главе недовольных стоял родной брат царя великий князь Константин. Ни один из крикунов не подозревал, что отступление было на самом деле спасением для России. От понимания этого были также далеки и Барклай, и царь. Барклай не был гениальным полководцем, но он был дельным генералом. Он лишь не хотел вступать в битву, предвидя несомненное поражение; царь, который в сущности не представлял себе истинных размеров опасности, пытался его поддерживать. Однако всеобщее возмущение против русского отступления было до такой степени велико, крики о предательстве немцев были так назойливы, что царь был вынужден передать главное командование чисто русскому по своей национальности фельдмаршалу Кутузову, отжившему, бездеятельному старику, военные таланты которого даже сам царь ценил очень низко. 7 сентября Кутузов попытался найти свое счастье в битве под Бородином и проиграл игру; если эта ужасная битва стала для русских все же почетным поражением, то это было заслугой Барклая, а не Кутузова, который, бражничая за боевой линией, имел бесстыдство сообщить царю о якобы одержанной победе. Ответом на это было 14 сентября вступление Наполеона в Москву.