Месть в подобных случаях не разбирала ни родства, ни дружбы, оскорбленный жених не щадил ни брата, ни дяди, и только тогда смывал с себя бесчестие, когда убивал своего обидчика. В тридцатых годах настоящего XIX века произошла памятная многим вражда между двоюродными братьями Хамурзиными, кабардинскими князьями. Адель-Гирей и Аслан-Гирей, так звали братьев, поселились на Урупе. Между ними с самого детства возникло соперничество. Аслан-Гирей был умен, пользовался военной славой, но известен был как человек злой и мстительный. Адель-Гирей, имея меньше ума, превосходил своего противника добротой и редкою красотой лица. Примерно в это же время появилась на Лабе известная красавица Гуаша-Фуджа (белая княгиня), сестра бесленеевского князя Айтеки Канукова. Оба брата почти одновременно домогались руки Гуаши-Фуджи, которой нравился Адель-Гирей. Но так как Аслан-Гирей был богаче, имел вес у русских, пользовался влиянием у черкесов и никому не прощал нанесенной обиды, то явно отказать ему посчитали опасным. Поэтому, не оскорбляя Аслан-Гирея, Кануков обещал выдать за него сестру с условием,
Несмотря на все ужасы подобных сцен, похищения невест у черкесов происходили очень часто, и брак с похищением невесты предпочитался обыкновенному.
– От непохищенного мяса, – говорят черкесы, – у волка делается оскомина.
Сутки, проведенные девушкой в доме похитителя, делали ее законной женой. Тогда никто не вправе был ее отнять, и дело обычно кончалось третейским судом, который назначал калым в уплату семье. Плата назначалась соразмерно достатку жениха и потому очень часто бывала меньше той, которую ему пришлось бы заплатить, если бы он вздумал жениться путем обычного сватовства.
Черкесы решались на похищение еще и потому, что этим освобождались, как увидим ниже, от издержек по свадьбе и от тягостных церемоний во время сватовства. Кроме того, похитить невесту считалось делом молодецким, которое заслуживает одобрения и подражания. Кто не разбойничал, тот не пользовался уважением у народа, молодежь преследовала его насмешками,
Давно то было, когда в горах среди непроходимых лесов жил кабардинский князь Джан-Клич-Улудай. Денег у него было что у солнца Ирана (персидского шаха?), рабов столько, сколько звезд на небе. Сам князь был богатырь, уносил с чужого двора быка на плечах, а идет по лесу – дубы перед ним как тростинки валятся. Один раз вражий аул дани не внес: рассердился князь, свалил гору и задавил непокорных. Казалось бы, чего недоставало князю, а он часто задумывался, хмурил брови, словно две громовые тучи.
Кручинится князь, что нет ему равного, что нет жениха для дочери-невесты, Шекюр-Ханум, такой красавицы, которая могла бы быть жемчужиной среди райских гурий.
Наконец Улудай собрал к себе своих узденей (дворян).
– Объявите, – сказал он им, – всему миру, от Дербента до Анапы, что лишь тот назовется моим зятем, кто совершит такое дело, какого в горах еще никто не совершал.