Молодые въезжают во двор, где раздаются выстрелы, мужчины идут в одну комнату, женщины в другую, шафер вынимает шашку, рубит на притолоке изображение креста – символ счастья, а родители благословляют новобрачных. Жених присоединяется к мужчинам, невеста к женщинам. Она по-прежнему закрыта вуалью и остается так в течение трех дней, на четвертые сутки шафер поднимает вуаль концом шашки и делает молодой подарок.
В то время когда молодые входят в саклю, один из родственников бросает с крыши в толпу разные фрукты. В доме происходит угощение. Все нары уставлены кушаньями, на одной установлен куст терновника, увешанный фруктами, того, кто осмелится взять хоть один из висящих на нем орехов, привязывают веревками к балке и держат до тех пор, пока он не заплатит штраф, сколько ни потребуют от него.
В середине нар, прислонясь к стене, сидит жених, рядом кто-то из пожилых мужчин, подле него стоит металлическая тарелка. Стук палочкой по тарелке возвещает о появлении гостя, который должен положить на тарелку какую-нибудь монету.
До начала ужина сваха ведет невесту, а шафер – жениха в спальню, где они и остаются, не принимая участия в ужине. Жених должен сам раздеть невесту, расшнуровать ей корсет, а если надеется на свою ловкость, то распороть его концом кинжала. С уходом молодых подают ужин, тут-то и начинаются пир и веселье[79]
. Вино развязывает и языки, и руки. Пляска делается общей, самые дряхлые старики под громкие одобрительные крики и ружейные выстрелы пускаются в пляс.Музыкальные инструменты черкесов немногочисленны и неразнообразны: бубен, две или три дудки, подобие свирели с круглыми отверстиями, «скрипка», «балалайка» и нечто вроде лиры, впрочем, очень редко встречающейся, – вот и все инструменты.
Шапсугский
Струнные были представлены в двух видах и носили два различных названия.
Несмотря на простоту инструментов, небольшой их выбор и незатейливость издаваемых ими звуков, черкесы восторгались своей музыкой и часто в разгар пляски поддерживали свои музыкальные инструменты, хлопая в такт, стреляя из пистолетов и винтовок. Чем больше было выстрелов, тем больше чести для танцора[80]
.Существовало два рода танцев у черкесов:
Обычно на середину площадки выходил шестнадцатилетний юноша, раздавались звуки лезгинки, и юный танцор открывал начало народного танца. Сначала шел по кругу медленно, как медленны были хлопки присутствующих. Потом музыка и удары в ладоши учащались, а вместе с ними и движения танцора становились быстрее. Он то становился на острые носки чевяков, то совершенно выворачивал ноги, то описывал быстрый круг, изгибаясь в одну сторону и делая рукою жест, похожий на то, как всадник на всем скаку подхватывает с земли какую-нибудь вещь.
Но вот, усталый и измученный, он останавливался перед кем-нибудь из окружающей его толпы, делал поклон или дотрагивался до его одежды, и тот непременно должен был выйти плясать: отказ исполнить такое предложение считался большой обидой танцевавшему. Таким образом танцоры быстро сменяли друг друга, но черкесы не любили танцевать без девушек, так что на праздниках, где девушки не присутствовали, танцев почти никогда не было. Один из танцующих подходил к девушке и с поклоном приглашал ее танцевать. Она выступала на середину круга и стыдливо опускала глаза. Танец женщины отличался от танца мужчины: она двигалась по кругу медленно, будто плыла или тихо скользила по полу, осторожно изгибалась, а больше держалась прямо, изредка делая умеренные взмахи руками.
Но вот она остановилась, вызвала подругу. Вызванная начала кружиться с самыми грациозными движениями, а вызвавшая шла, танцуя, ей навстречу. «Сначала они быстро вертелись в кругу вдоль рядов восхищенных зрителей, кокетливо нагибаясь по временам к которому-нибудь из горцев или подруг, смотревших на пляску; потом быстро носились одна за другою с плутовской улыбкой и веселыми, смеющимися взглядами, сходились и расходились… Казалось, ноги девушек не двигались в то время, когда они с быстротою стрелы носились по кругу, с неописанной грацией взмахивая руками. Ничто не могло сравниться с прелестью этих танцорок, очаровательною мимикою выражавших природные страсти жителей своей полудикой родины…»