История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1

Черкесы, как и вообще все горцы, употребляли простой, но практичный способ стреноживать лошадей, отнимавший у них возможность делать большие прыжки и уходить далеко. «Тренога состоит из двух широких сыромятных ремней, одного длинного, а другого короткого, связанных между собой в виде латинского Т; на концах этих ремней находятся петли из узких ремешков, застегиваемые на костяные чеки. Коротким ремнем спутываются обе передних ноги несколько выше копыта, а петлей длинного ремня обвязывается одна из задних ног выше колена»[12]. Петли с чеками позволяли снять треногу в одно мгновение, при первой же неожиданной тревоге.

Поевши сухого чурека, сообщники ложились отдыхать, один стерег лошадей, другой с высоты наблюдал за окрестностями и «по полету и крику птиц заключал довольно верно о том, что происходило в непроницаемой глубине леса; и этих примет было достаточно для того, чтобы знать, приближаются ли люди».

В такой тревоге проводил черкес всю жизнь. Он не заботился ни о теплой сакле, ни о мягкой постели, ни о вкусном сытном обеде. Бурка заменяла ему теплый дом, защищала от дождя и непогоды, седло служило изголовьем, а об обеде он не думал, надеясь на гостеприимство своих соотечественников. Не имея никакого продовольствия и остановившись где-нибудь в лесу, группа разбойников отправляла, бывало, кого-то в ближайший аул, который, по обычаю, снабжал странников молоком, просом и баранами, оставляя их поблизости от места расположения группы и, по черкесскому этикету, не пытаясь узнать: из кого именно состоит группа, откуда она и зачем пришла в этот лес? Если случалось потом, что эта группа причиняла вред русским или угоняла скот из соседнего аула, то жители, кормившие ее, не видав никого в лицо, с чистой совестью говорили, что не знают, кто это был. Разбойники не разбирали ни правого, ни виноватого. Черкесский разбойник угонял скот у своего соседа, если представлялся случай. Так, когда в 1848 году за Кубанью строилось укрепление, князь одного из ближайших аулов постоянно снабжал отряд мясом за очень умеренную цену. Впоследствии выяснилось, что он с товарищами угонял скот у подвластных ему людей, не возбуждая при этом никакого негодования, потому что кража производилась ловко.

Однако разбой не всегда удавался, часто бывало, что за украденного коня или быка разбойник платил жизнью или увечьем. Но в трудности предприятия и состояла вся слава разбойника, придававшая молодому черкесу авторитет и уважение. Его начинали приглашать на все разбои, отличившийся в набегах сам собирал сообщников, и количество собранных под его начало участников было лучшей вывеской его достоинств. Посвящая себя такой жизни, он раздавал похищенных быков, овец и лошадей знакомым, потому что настоящий джигит (витязь) должен был иметь щедрую руку, а сам ходить оборванным, питаться по знакомым и проводить молодость в тревогах и набегах.

Полуодетый, с обнаженной грудью и руками, голыми по локоть, с косматой шапкой на голове и буркой на плечах – таков был вид настоящего разбойника. Только три вещи – ружье, обувь и кинжал, без которых нельзя жить в горах, были у него исправны, а все остальное висело лохмотьями. Настоящий джигит презирал добычу и довольствовался лишь славой лихого наездника.

Страсть к разбою была у черкесов повсеместна. Но не одна жажда добычи побуждала черкеса к грабежу. Желание стать храбрым джигитом, прославиться своей удалью не только в каком-то одном селении, но во всем сообществе, в долинах и горах, составляло его страсть и вместе с тем лучшую награду за перенесенные невзгоды. Во многих случаях черкес брался за оружие, не знал отдыха, пренебрегал опасностью во время грабежа и в бою лишь для того, чтобы стать героем песни, персонажем былин и длинного рассказа у очага бедной сакли, а этого нелегко было достигнуть при врожденной скромности черкесов и отсутствии хвастовства и самохвальства. Черкес знал, что, прославленный поэтом-импровизатором, он не умрет в памяти потомков, что слава его переживет и сам надгробный гранит.

«Его гробница, – говорит народная песня, – разрушится, а песня до разрушения мира не исчезнет».

Слава джигита очерчивала вокруг него очарованный круг безнаказанности. Быть удальцом значило быть аристократом, только разбой давал право на почтение и уважение, воровство и мошенничество считалось лучшей похвалой горцу[13].