Подарками и допущением своевольства царь думал привлечь на свою сторону имеретин, в чем на время и успел. Привыкшие к своеволию князья боялись русского правления и готовы были защищать Соломона.
«Всех князей, – доносил князь Орбелиани, – и дворянства внушать в царя противные мысли заставляет и то, что народ сей теперь пользуется от него всем тем, что ему угодно, и царь всякого удовлетворяет требование, хотя и поневоле; притом же, привыкший к своевольству и грабежам, страшится и того, что царь, вступив в совершенное подданство с исполнением обязанностей российскому императору, будет иметь от Его Величества и во всех случаях защиту и поддержку, а они должны оставаться тогда без уважения царем, тем более что царь тогда будет над ними сильнее и не будет иметь нужды всякого удовлетворять желание, как делает он теперь. Сверх того, всякому известно, что тогда сделанное каким бы то ни было князем убийство или грабительство наказуемо будет по справедливости, и всякий виновник не останется без должного воздаяния. Сии причины недоброжелателей царя, князей и дворянства вооружают к недопущению царя до его обязанности, и народ сей, обыкший к разным своевольствам, не хочет быть некогда ограниченным в своих буянствах».
Князь Зураб Церетели, по совету которого была написана прокламация, не принимал никаких мер к содействию нашему правительству и устранил себя от деятельности, а князь Орбелиани не успел составить партии нам преданных, ни внушить к себе доверенности царя Соломона. Фамильная вражда, существовавшая между домами князей Орбелиани и Церетели, разъединяла деятельность этих лиц настолько, что первый, встречая повсюду препятствия, просил Тормасова об отозвании его в Грузию, но главнокомандующий, не согласившись на это, предлагал ему, оставив все частные неудовольствия, соединиться с Зурабом и действовать единодушно.
Тормасов поручал князю Орбелиани быть снисходительным к Соломону только тогда, когда он будет иметь верную надежду, что снисхождением будет достигнуто удовлетворение наших требований относительно отправления ко двору депутатов и присылки аманатов в Тифлис; в противном же случае действовать решительно и, оставив дальнейшие объяснения, потребовать категорического ответа: будут ли отправлены депутаты или нет? Если не последует ответа через три дня, – или особа сия, полагаясь на леса, болота и горы, служащие ей убежищем, вздумает объявить нам решительное свое несогласие», то прекратить всякие сношения с Соломоном. «В то время я приму другие меры, – писал главнокомандующий, – и начну объясняться иным манером, когда кроткие меры были не сильны обратить сего вассала к повиновению и исполнению своих обязанностей»[345]
.Между тем имеретинский царь решительно отказывался отправить депутатов в Петербург и высказывал явное недоброжелательство к России. Ни обещания, ни ручательство, ни, наконец, снисхождение не могли переменить его недоверчивость и обратить на путь истины. Преданные нам лица, архиепископы Кутатели и Генатели, сознавались в своем бессилии склонить царя переменить свой образ действий. Удалить Соломона из Имеретин без употребления открытой силы было невозможно, так как, окруженный постоянно вооруженною толпой, он скрывался в труднодоступных лесах, болотах или в горах. Надо было изыскивать иные средства к тому, чтобы захватить царя в свои руки. Князь Зураб Церетели предлагал поставить под каким-либо предлогом русские войска в его имении и обещал прежде всего отклонить от повиновения царю племянника своего, владетельного князя Гурии, а потом восстановить против Соломона притесняемых им сильнейших князей Рачинского округа.
Отделив от власти имеретинского царя Гурию и Рачу и заключив его в незначительном пространстве остальной части Имеретин, можно было двинуть войска к его убежищу и надеяться захватить в свои руки[346]
. Но для этого необходимо было убедиться в том, что преданные нам лица не откажут в своем содействии. Ввиду этого Тормасов потребовал от князя Зураба Церетели письменного заявления о желании его содействовать удалению Соломона из Имеретин, но Зураб отвечал весьма уклончиво.«За счастье признаю, – писал он, – что по своему выбору остаюсь верным славнейшему государю, ради чего каждый час кровь моя и моих детей готова пролиться. Все доныне бывшие в Грузии государевы начальники признавали меня усердным: покойный князь Цицианов ценил мои слова и отзывался обо мне как об особе, достойной доверия; также и граф (Гудович) и покойный генерал Рыкгоф. Но вы еще не знаете меня, и если донесение мое вызовет ваше благоволение, то вы убедитесь, действительно ли я усерден»[347]
.Это усердие прежде всего проявилось в том, что Церетели предлагал главнокомандующему войти в сношение с ахалцихским пашой и при его посредстве овладеть Ахалцихом. Не отвечая прямо на вопрос, князь Зураб писал, что паша приглашал к себе его сестру для переговоров по этому делу. Предлагая затем содействие к покорению Абхазии, князь Церетели вскользь говорил о своей готовности принять участие в деле умиротворения Имеретин.