История войны и владычества русских на Кавказе. Новые главнокомандующие на Кавказе после смерти князя Цицианова. Приготовления Персии и Турции к откр

«Увидел я из писем ваших, – писал Несветаев паше, – и от посланных узнал, что по желанию вашему, входя в покровительство всемилостивейшего нашего Государя и под защиту войск его, изволите отлагать ваши намерения до весны. А как я, по воле государя императора, от главного начальства имею повеление, чтоб непременно ваше высокостепенство сохранить со всей вашей провинцией от всех неудовольственных случаев, то таковое сохранение должно быть в скором действии, не упуская ни малейшего времени; тогда уже поздно будет вас защищать, когда войско Юсуф-паши вступит в ваши границы, отчего может последовать разорение ваших подданных. А как вы сами пишете в письме из Библии святое слово – построивши дом, надо оный совершить, – то на сие теперь самый удобный случай»[205].

Тогда турецких войск вблизи не было, и сераскир Юсуф-паша, подходивший уже к границам Карсского пашалыка, вдруг изменил направление и, по совету баязетского паши, двинулся для наказания куртинцев, так часто беспокоивших турецкие владения. С удалением сераскира Мамед-паша имел время и средства сдать крепость русским войскам, но он отвечал, что ранее чем через три месяца сделать этого не может. Мамед говорил, что, не имея ответа от самого императора и не зная наверное, будет ли принят под покровительство России, он не решается сдать крепость. На самом же деле он был не в силах исполнить требование Несветаева, потому что встретил сопротивление в лице своего брата Кара-бека.

Мамед-паша сам по себе имел весьма небольшое число лиц, к нему расположенных; гораздо значительнее была партия Ка-ра-бека, имевшего непосредственное и большое влияние на жителей Карсской области. Не желая вступать под покровительство России, Кара-бек настаивал, чтобы не только не сдавать русским Карса, но и не впускать их в Карсский пашалык. С этой целью он собрал 300 человек пехоты и 400 конницы и, явившись с ними на границе, расположился по деревням, соседним с Шурагельской провинцией[206]. Ожидая скорого прибытия русских войск, Кара-бек приказал жителям перевозить все свое имущество в Магизберд, свою резиденцию, считавшуюся неприступной, и хвалился, что если русские не вступят скоро в Карсский пашалык, то останутся вовсе без продовольствия и фуража, так как все селения, расположенные по Арпачаю, будут выведены внутрь пашалыка.

«Посему нахожу я, – доносил Несветаев, – что интриги паши иначе решены быть не могут, как через повеление вашего сиятельства о вступлении войск в их границы; тогда можно с ними иметь короче переговоры, и паша может обдумать, а Кара-бек должен будет убраться в свое гнездо, в Магизберд, ибо он считает его безопасным местом»[207].

Отправив на усиление Несветаева батальон 15-го егерского полка, граф Гудович поручил ему повторить обещания наши как Мамед-паше, так и брату его Кара-беку, но если и затем они не согласятся уступить Карс добровольно, то двинуться в Карсский пашалык, поступать с ними как с неприятелями и стараться завладеть крепостью[208].

Собрав с окружных деревень до 2000 четвертей хлеба и не получив никакого ответа ни от паши, ни от брата его Карабека, Несветаев 16 марта перешел границу, имея в строю 79 человек штаб– и обер-офицеров и 2412 человека нижних чинов с десятью орудиями[209]. Подойдя к селению Баш-Шурагель, где находился Кара-бек с 1000 человек пехоты, Несветаев предложил ему покориться, объясняя, что русские пришли для защиты карсского владения, а не для разорения его. Кара-бек отвечал выстрелами, и тогда Несветаев штурмовал селение, овладел башней, взял 400 человек пленными и два знамени. Потеряв более 300 человек убитыми, Кара-бек бежал сначала к селению Кизыл-Чахчах, а потом в Магизберд. Старшины окрестных селений явились к Несветаеву с просьбой принять их под покровительство России и избавить от варварских поступков Кара-бека. Заняв шестью ротами и шестью орудиями селение Кизыл-Чахчах, сам Несветаев расположился в селении Баш-Шурагель, где и получил письмо от карсского паши.

«Извещаю ваше превосходительство, – писал Мамед, – что приязненное письмо ваше, изъявляющее печаль, я получил, и все прописанное уразумел и за благой совет благодарю, но я состоял в говоренном мной в точности. Слава Богу, что сперва вы стреляли по мне – я уже не под виной; вижу вас ныне двуязычным: с одной стороны доброжелательство, а с другой – неприятельство.

Я к вам присылал священника и монаха просить вас, чтобы, по приязни и доброжелательству ко мне, сперва пошли на Ахалцих, но вы отвергли мою просьбу, такова ваша дружба. Вы говорили, что вы лжи не произнесете, а я отнюдь правды не видел; Бог милостив, неужто вы стращаете меня как ребенка или мальчика? Будьте готовы, я уже иду с вами сражаться; если Бог даст благой успех, то я знаю, что сей поступок ваш отнюдь не известен всемилостивейшему Государю. Бог милостив, такова ваша дружба, я владение свое оставил с голоду, вам сделал добро, но на место добра злом отвечали. Я же поспешаю идти, уповая на Бога, увидимся друг с другом. Впрочем, остаюсь готовый к войне с вами»[210].