История волков

Дорогая Лили!

Мне давно хотелось черкнуть тебе пару строк. Я попросил Мэтти передать тебе это письмо, ведь все будут следить, не переписываешься ли ты со мной, а за ней никто следить не станет. Должен сказать, что у меня из головы не идет то, что ты мне сказала прошлой весной. Я постоянно, каждый день, каждую минуту, размышляю о твоей фантазии о том, что якобы случилось на Гон-Лейк. Я так много об этом думаю, что теперь очень живо представляю себе это, как будто все произошло на самом деле. Как будто мы и в самом деле что-то совершили. Ты ведь того и хотела? Думаю, да. Я вспоминаю, как там, в лодке, твои губы прикоснулись ко мне. Я думаю о том, как мой член тыкался тебе в нёбо, как ты сосала меня, и с каким милым удивлением ты смотрела на меня, когда я кончил. Ты представляешь, как глубоко он забрался, как долго я сдерживался, как я вынул его, чтобы ты на него посмотрела в нужный момент, – ты же чувствовала все это, Лили, маленькая ты извращенка?

Даже сейчас – в смутные моменты, перед тем как заснуть, – я иногда думаю о том, что бы произошло, если бы я в тот день все же завлекла Лили в каноэ и отвезла бы ее на Гон-Лейк. Я думаю об этом, когда все уже испробовано и ничего больше не помогает, и я не могу найти способ избавиться от всепоглощающего ощущения тишины и покоя, лежа в своей новой комнатушке в отремонтированной хижине. Мысленно шаг за шагом я прохожу все ритуальные этапы подготовки, отгоняя от себя любые посторонние ощущения, ставя чайник на плиту, наливая ранним утром кофе в термос и засовывая его в рюкзак, поджидая в засаде Лили, когда ее отец подвозит ее на пикапе к школьному двору. И я говорю ей: «Давай сбежим с урока, прямо сейчас!» Говорю: «Давай выкурим сигаретку, поймаем пару карпиков, а?» Ей неохота, в моих мечтах о ней, но потом, каким-то волшебным образом, мы оказываемся в каноэ, на самой середине искрящегося Гон-Лейк. Волны, шурша, гладят борта лодки, сейчас ранняя осень, прошла всего пара часов после рассвета, и мокрые волосы Лили висят как канаты, рассыпавшись по ее спине. У нее стучат зубы, у нее побелели губы, на ней только тоненький свитерок, ни куртки, ни перчаток. Я вижу, как от холода она втянула голову в худые плечи. Но сама я не чувствую холода. Ни холода, ни ветра. Я ничего не чувствую. Когда она поворачивается, чтобы бросить за борт сигарету, которую я прикурила для нее, я подаюсь вперед и выхватываю у нее из рук весло. Она смущенно смотрит на меня, и я ей говорю:

– А ведь ты знала, что должно было случиться потом…

И я с кормы ползу к Лили. Я чувствую, что каноэ, словно продолжение моего тела, ходит подо мной ходуном, раскачиваясь из стороны в сторону, сотрясаясь, и мы обе теряем равновесие. Подобравшись к ней совсем близко, я предупреждаю, а может, и угрожаю, но с каким-то нежным состраданием:

– Только поцелуй!

Это кажется благословением – то, что я ей предлагаю. Ярость переполняет меня.

– Ты ведь этого хотела, да? Только поцелуй.

А потом происходит это. Даже сейчас, когда все эти слова мелькают в моем мозгу, как проклятие или мольба, я превращаюсь в Лили. Это происходит словно по щелчку пальцев. Мне нужно просто сделать несколько предварительных вещей, чтобы это превращение свершилось: согреть кофе, наполнить им термос, вытереть рукавом грязь с сидений каноэ. Мне нужно долго грести против течения, и особенно – не шуметь, чтобы не вспугнуть сидящую впереди Лили. Мне надо быть терпеливой. Надо все проделать в точности, шаг за шагом. И к тому моменту, когда берег становится огромным кольцом горизонта вокруг нас, когда я уже взяла у нее весло и заметила на ее лице выражение понимания происходящего, до меня доходит, что это я оказалась посреди озера, это я трясусь от холода, и я все чувствую, и желаннее меня нет никого на свете!

Благодарности