Все было подготовлено к церковной унии: люди, интересы, страсти. Это был результат сложной работы иезуитского ордена и многих сознательных и бессознательных орудий его. Оставалось только сделать последний шаг. И вот, в 1590 году, в том самом году, когда казаки подверглись первому, самому тяжкому стеснению, собрался в литовском городе Бресте собор из православных духовных лиц и русской шляхты, с целью установить церковное благочестие на прочных основаниях. Собор этот был назначен патриархом Иеремиею; он сам желал на нем присутствовать; но митрополит Рогоза медлил конвокациею до тех пор, пока патриарх не удалился. Его место занял теперь человек, лучше которого невозможно было и желать для предположенной иезуитами цели.
Еще в 1577 году, красноречивый проповедник, и публичный оратор, иезуит Петр Скарга, издал, на польском, тогда общедоступном языке, сочинение: «О Единстве Церкви Божией и об Отступлении Греков от Единства, с Предостережением и Наставлением Народам Русским». Книга эта предназначалась программою для совращения православных в унию, а через посредство унии — в латинство. В ней прежде всего указаны причины, по которым в русской церкви никогда не может быть порядка.
Показав несостоятельность церкви православной, как со стороны догматической, так и со стороны нравственной, Скарга указывает средства выйти из этого безвыходного положения. 1-е, чтобы киевский митрополит принимал благословение не от константинопольского патриарха, но от папы; 2-е, каждый русский должен быть согласен с римскою церковью во всех артикулах веры; 3-е, русские должны признавать верховную власть столицы римской; что же касается церковных обрядов, то они могут оставаться по прежнему неприкосновенными. Эта же самая книга, с некоторыми прибавлениями, под заглавием: «O Rzadzie i Jednosci Kosciola Bozego», напечатана была, в 1590 году, вторым изданием, с посвящением Сигизмунду III. В предисловии автор говорит, что книга эта многим принесла пользу и многим раскрыла глаза: ясное свидетельство, что иезуиты, еще до открытого введения унии, работали над приготовлением к ней общества.
С польской точки зрения, с точки зрения латинского духовенства, после таких последовательных и искусно направляемых приготовлений, омужиченные русские попы, с их невежественною и лишенною гражданских прав паствою (паны не входили в рассчет клерикально-польской политики: они были уже в её сетях), представляли римской курии верную добычу. Не так вышло на деле.
История церковной унии заслуживает быть разработанною в отдельном сочинении. В ней много интересного для богослова, юриста, политико-эконома и поэта. В моей книге я даю ей места лишь столько, сколько необходимо для освещения главных действующих лиц, которым имя, замечу кстати, должно быть — легион. Каждый из нас сознает в собственной индивидуальности подчиненность бесчисленным влияниям, и потому не следует смотреть на историю, как на собрание биографий. За каждою выступившею на передний план фигурою непременно скрываются целые толпы фигур, которые сделали дело прежде, чем она совершила перед нами представительство свое. Тем собственно и интересна для нас каждая вступающая вперед личность, что она служит органом задних, остающихся для нас в полусвете и полутьме, но могущественно на нее влияющих... Поэтому-то церковная уния, где замешано столько римских, польских и русских интересов, где на сцену выходит столько лиц и учреждений, может быть предметом обширного исторического труда, и поэтому же я должен, не вдаваясь в подробную характеристику унии, ограничиваться лишь эскизом этого религиозно-политического явления.