История воссоединения Руси. Том 1

«Великому нещастью своему причитати мусим», писали дворяне (что мы) «за вашего пастырства вси велице утиснены, плачем и скитаемся, яко овцы пастыря неимущия; ач вашу милость старшого своего маем, але ваша милость подвизатися и працы чинити, словесных овец от волков губящих боронити и ни троха ни в чом святому благочестию ратунку давати не рачиш... Таких бед первей николи не бывало, и вже болшии быти не могут, яко тые: за пастырства вашой милости досыть всего злого в законе нашом сталося, яко згвалченья святостей, святых тайн замыканья, запечатованья церквей святых, заказанье звоненья, также вывоженья от престола с церквей Божиих попов, яшо некаких злочинцов шарпаючи, в спросных вязеньях их сажаючи, и мирским людем в церквах Божьих мольб забороняючи и выгоняючи; что ся таковые кгвалты не делают и под поганьскими царьми, яко ся то все дееть в пастырстве вашей милости. А што еще к тому порубанья крестов святых, побранья звонов до замку и кгволи жидом? И еще ваша милость и листы свои отвореные, противу церкви Божое, жидом на помощь даеш, к потесе им и к большему оболженью закону нашого святого и к жалю нашому! К тому еще якия деются спустошенья церквей! Из церкви костелы езуитские, и именья, што бывали на церкви Божия наданы, теперь к костелам привернены, и иные многия нестроения великия. В монастырех честных, вместо игуменов и братьи, игумены с женами и с детьми живут, и церквами святыми владают и радят; с крестов великих малые чинят, и с того, што было Богу к чти и к хвале подано, с того святокрадьство учинено, и собе поясы, и ложки, и сосуды злочестивыте к своим похотям направуют, и з риз саяны, с петрахилев брамы. А што еще горшого, ваша милость рачиш поставляти сам один епископы; без свидетелей и без нас, братьи своее, чого вашой милости и правила забороняют; и за таким зквапным вашей милости совершением, негодные ся в такий великий стан епископский совершают и, к поруганью закону святого, на столицы епиекоплей с жонами своими кроме всякого встыду живут и детки плодят. И иных, и иных, и иных бед велих и нестроения множество! Чого, за жалем нашим, на тот час так много писати не можем. Наставилося епископов много, на одну столицу по два; затым и порядок згиб... Жаль нам души и сумненья вашей милости: за все ответ Господу Богу маеш воздати...»

Чуждыми звуками, чуждым, нестройным складом звучит эта замогильная речь. Что это был за народ? На каком это языке писал он? — Невольно спрашиваешь себя. На языке, обреченном погибели, на переходном к польскому. Составители акта были уже полуполяки, и как ни разглагольствовали они в пользу православия, сердце их пребывало там, где пребывало их сокровище. От своей церкви и народности не ждали они ничего для панских домов своих: все приманчивое и желанное для них находилось в руках у короля и его рады. Сеймовая протестация была чистым лицемерием: за словами никакое дело не следовало. Если б этот бесполезный акт потерялся в архивном сору навеки, историк мог бы сказать, что паны даже не заметили, как русская церковь была близка к падению.

Здесь я должен взять прерванную нить моего повествования о деятельности римской курии и связать ее с тем, что происходило у нас, в нашей отрозненной Руси.