История воссоединения Руси. Том 1

Если бы поляки не были, питомцами немецкого духовенства искони, они бы — или не существовали вовсе в виде Польского государства, которое мы знаем, как панскую когорту (cohors amicorum), или же, смешавшись в нераздельное общественное тело с сельскими гминами, поставили бы Польское государство на более широком основании. То была бы уже не шляхетски-демократическая Речь-Посполитая. Другими словами — они сделались бы способны образовать государство, то есть то, чем республика шляхетская была еще менее, нежели её незаконно рожденное чадо — казацкая республика; ибо в таком случае народ, в широком значении слова, выучил бы их государить в духе равномерности. Вместо того, духовные наставники выучили их пановать и считать только себя народом, в своей племенной отрозненности в виде лехитской шляхты. Возвысилось это самозванное царство шляхты действием посторонней силы, а не путем натуральной в государственном организме зрелости. Поэтому, польскому обществу, при всех его пленительных качествах, — при его добродушной веселости, при его симпатии ко всему возвышенному над повседневностью, наконец, при его готовности на помощь другу и брату, хотя бы даже и с большими пожертвованиями, — не было дано выработать в себе той глубины духа, которая сказывается в любви к внутренней сущности дела, а не к видимости его. Всегдашними недостатками поляка, говоря вообще, были — так называемая okazalosc, самодовольство, удовлетворение себя посредственным и возведение своего посредственного на высоту doskonalosci (совершенства). Отсюда у них легкое взвешивание чужой силы; отсюда их уверенность в достижении труднодостижимого; [92] отсюда их мелкое плавание по бездонной глубине; отсюда, наконец, и это увлечение западною реформациею со стороны внешней свободы, а не той, о которой заповедано нам словами: «и уразумеете истину, и истина сделает вас свободными».

Реформация распространилась в Польше с изумительною быстротою, но еще изумительнее для историка быстрота её исчезновения. Последнее явление принято у нас приписывать иезуитам; но это не единственный пример искания того в людях, что заключено в обстоятельствах. Я бы просил наших историков обяснить мне; почему те же иезуиты оказались бессильными против реформации в Германии? Не потому ли, что семена религиозной философии нашли там не одну только аристократическую почву; что под высшим, легко выветривающимся слоем они нашли глубоко взрыхленную почву, чего вовсе не было в Польше? Реформация нужна низшим, а не высшим классам общества. Со времен «Иисуса сына Давидова», мы не встречали на исторической арене аристократов-реформаторов. Были между ними протекторы (знатные последователи) реформации, но не реформаторы, не начинатели и двигатели реформаций. Как сама собою начала в польском обществе рушиться преданность католической церкви, со времен Казимира IV, так само собою рушилось бы и протестантство. Иезуиты вовсе не были для этого необходимы. И с иезуитами, и без иезуитов, для польской аристократии, какою мы ее знаем за её кулисами, была возможна одна только вера, — вера в манону неправды.