История всемирной литературы Т.5

Глубокой приверженностью к традициям «Манъёсю» отмечено творчество Када-но Адзумамаро (1668—1736), одного из основателей школы национальной науки. Считая, что японскому поэту необходимо избрать свой путь, а не идти по следам «китайских диковинных птиц, которых в Японии нет», т. е. конфуцианской мудрости, Када-но Адзумамаро стремится воскресить сокровенную суть японского национального характера, воплощенную в «Манъёсю». Поэт считает, что суть японца раскрывается в понятиях «мужество», «воинственность». И хотя сборник стихов Када-но Адзумамаро по аналогии с «Манъёсю» («Мириады листьев») назван «Собрание весенних листьев» (1795), а весна в Японии, как и во многих других странах, символизирует любовь, в этой книге нет места любовной лирике, так как высокое человеческое чувство связано, по мнению автора, не с любовью к женщине, а с мужеством сурового воина.

Отношение Камо Мабути (1696—1769) к наследию «Манъёсю» также страдает односторонностью. Он стремится полностью восстановить дух этой классической антологии, но опять-таки считает, что он воплощен не в любви, а в воинственной простоте. Камо Мабути подражал и языку, и стилю «Манъёсю». Такое формальное следование за классикой, естественно, сковывало развитие поэтической индивидуальности. «Сборник стихов Камо Мабути», изданный в 1791 г., не выходит за рамки старой поэтической традиции. Современная писателю жизнь почти не вторгается в поэзию. Заслуга поэта состояла скорее в его глубоком исследовании национальной классики, представленном прежде всего в труде «Размышления о „Манъёсю“» (1768).

Возвеличение воинственного начала в японской литературе прошлого вызвало протест даже среди самих приверженцев школы национальной науки. Так, Када-но Аримаро (1706—1751) в «Восьми трактатах о национальной песне» (1742) выступил не только против официальных конфуцианских воззрений на литературу как на средство поощрения добра и наказания зла, но и против тех своих соратников, которые подчиняли изучение древней поэзии националистическим целям. Он отстаивал право поэтов писать стихи о любви.

Большой интерес представляют эстетические трактаты Мотоори Норинага (1730—1801), крупнейшего представителя национальной школы, в которых автор не только раскрывает самобытность древней японской культуры, но и обосновывает свое толкование моно-но аварэ (скрытое очарование вещей) — эстетической категории, служащей основой для понимания прекрасного в японской поэтике.

Подлинная поэзия, по мнению Норинага, отражает глубину человеческих чувств, поэтому на первое место он выдвигает классику хэйанской эпохи (IX—XII вв.), особенно роман «Гэндзи моногатари», возвеличивающую красоту женственности, а не грубую мужскую силу.

Судзуки Харунобу. Летний полдень

Гравюра XVIII в.

В книге «Жемчужина „Гэндзи моногатари“» (1799) Норинага утверждает, что моно-но аварэ является сущностью прозы. Необходимо пояснить, что слово «аварэ» этимологически связано с междометием, выражающим восторг. Восхищение естественным проявлением «вещей» («моно»), по мысли Норинага, и есть суть этой категории традиционной японской эстетики.

Вопреки тысячелетней традиции Мотоори Норинага утверждает в качестве главной художественной ценности сферу человеческих чувств и переживаний и стремится освободить литературу от нормативов конфуцианской этики, видевшей в поэзии лишь средство поучения. Развивая идею Када-но Аримаро, ратовавшего в «Восьми трактатах о национальной песне» за отделение поэзии от господствующей религии и политики, Норинага утверждает, что искусство должно жить своими законами. Например, в работе «Суть творчества Мурасаки Сикибу» (1763), посвященной автору «Гэндзи моногатари», Норинага пишет: «Бывает так: что дурно в обычных [т. е. конфуцианских] книгах, напротив, хорошо в поэзии и прозе. Бывает и наоборот... Всякие представления о хорошем и дурном изменяются в зависимости от взглядов художника, времени и места [...] Для конфуцианства и буддизма дурно, когда человек следует велению собственного сердца, а хорошо, когда он подавляет его [...] Такое понятие о добре и зле неприемлемо для литературы, в которой хорошо то, что соответствует человеческой натуре, и, наоборот, дурно то, что противоречит ей. Печалиться, когда у людей горе, веселиться, когда у них радость, — это и означает жить согласно натуре и принципу «скрытого очарования вещей». Человек, подавляющий свое чувство и не знающий «скрытого очарования вещей», равнодушен к людским горестям и печалям. Это дурной человек... Литература повествует о «скрытом очаровании вещей», дабы довести до читателя его суть».