История всемирной литературы Т.6

Продолжая традиции Басё, Исса наполнил поэзию хайку новым содержанием, внес в нее новые ритмы. О чем бы он ни писал — о ночлеге в пути или о красоте родной природы, о потешном бое лягушек или о стынущем зимней ночью бездомном ребенке, о радости встречи с другом или о горечи утраты, — во всех его стихотворениях явственно выражено личностное отношение поэта к миру. Если у Басё, чье творчество формировалось под влиянием дзэн-буддизма, чувство, как правило, универсально и личностное начало растворено в некоей сверхличной эмоции (это и придает его творчеству философскую глубину и неоднозначность), то в произведениях Иссы всегда присутствует реальный и конкретный носитель эмоции — сам поэт:

О да, я знаю, это по мне

Колокол вечерний звонит.

Но в тишине прохладой дышу.

Ведущая тема его лирики — воспевание красоты родной природы, перед которой все люди равны:

Чужих меж нами нет!

Мы все друг другу братья

Под вишнями в цвету!

Язык трехстиший Иссы прост и выразителен, в них часто звучит разговорная интонация, шутка:

Не знаю, что за люди здесь,

Но птичьи пугала в полях —

Кривые, все до одного!

При всей спонтанности, конкретности и безыскусности поэзия Иссы по-своему аллегорична. Немалое место в его творчестве занимают стихотворения, посвященные маленьким существам — лягушке, воробью, мухе, улитке:

Эй, не уступай,

Тощая лягушка!

Исса за тебя!

Эти стихотворения — не просто мгновенные поэтические экспромты, запечатляющие многообразие мира природы, в которой для поэзии хайку все исполнено красоты и значения. Как и в пейзажных гравюрах Хокусая, в этих стихотворениях Иссы выражено иносказательно горячее сочувствие человеку, приниженному судьбой, ущемленному в своем достоинстве. Кобаяси Исса раздвинул границы хайку, во многом изменив его эстетическую природу, упростил его поэтический язык, в его лирике были заложены возможности дальнейшего развития поэзии трехстиший, реализовавшиеся в творчестве поэтов нового времени.

Первая половина XIX в. была плодотворным этапом и в развитии старейшего жанра японской лирики — пятистишия танка, переживавшего упадок начиная с XVII в. Оттесненная на задний план рожденным городской культурой жанром хайку, танка приобрела замкнутый характер, стала уделом узкого круга ревнителей старины. Однако к концу XVIII в. положение заметно изменилось. Плеяда даровитых поэтов вдохнула новую жизнь в этот, казалось бы, угасающий жанр. Камо Мабути, Мотоори Норинага и другие ученые «национальной школы» XVIII в. предприняли филологические исследования древних памятников японской литературы и не только пробудили интерес к древне-классической танка, но и, ориентируясь на лучшие образцы этого жанра, провозгласили ведущим принципом поэзии «макото» («подлинность чувства»), с которым ассоциировалось представление о первозданности поэтического опыта, не скованного традицией. Следуя этому принципу, поэты первой половины XIX в. — Рёкан (1753-1831), Кагава Кагэки (1768—1843), Татибана Акэми (1812—1868), Окума Котомити (1798—1868) и др. — стремились творчески переосмыслить традицию классической танка. В своих произведениях они нередко использовали канонические тропы, идущую от традиции символику, «сезонную» образность, но для них это было не формальным приемом, а способом выражения собственных чувств и переживаний.

После себя

Что я оставлю на свете?

Вишни — весне,

Лету — голос кукушки,

Осени — алые клены.

(Рёкан. Здесь и далее пятистишия танка в переводе А. Долина)

Существенное влияние на творчество создателей пятистиший того времени оказала поэзия хайку. Многие из них изучали наследие Басё, считали его своим учителем. Именно поэзия хайку, с ее признанием всех явлений действительности достойными поэтического воспевания, способствовала расширению тематики танка, придавала многим пятистишиям характер живого, непосредственного отклика на увиденное. Для танка первой половины XIX в. не существует «низких» образов. Она смело обращается к быту, ценит точную и достоверную деталь. Расцвет обытовленной, нарочито приземленной танка связан с творчеством Татибаны Акэми, который демонстративно отказывался от следования общепринятым «поэтическим» темам и черпал вдохновение в нехитрых радостях бытия:

Как хорошо,

Когда у горящей жаровни

Сладко вздремнешь,

И уже никому на свете

Растолкать тебя не под силу.

Обращение поэзии к темам повседневности привело к изменению ее тональности. В пятистишиях редко звучат элегические ноты, навеянные мыслью о суетности всего земного. Гораздо чаще в них, несмотря на использование традиционных образов, слышны жизнеутверждающие мотивы, связанные с приятием земной жизни как она есть: