В XIX в. появляются специальные «истории буддизма», посвященные «победоносному шествию» учения в отдельных странах, особенно в Монголии и Китае. Эти «истории» писали монгольские авторы на тибетском языке, поэтому можно считать их относящимися как к тибетской, так и монгольской литературам. История Монголии в них рассматривается как неотъемлемая часть истории буддийского мира. Приход буддизма в Монголию воспринимался как естественный и необходимый, так как нес благо спасения от грехов и связывался с деятельностью Чингисхана, который в начале XIII в. якобы пожелал начать распространение среди монголов учения тибетской буддийской секты сакьяпа. К началу XIX в. этот взгляд прочно утвердился в монгольской историографии.
По традиции, идущей от монгольских летописцев XVII в., история буддизма в Монголии в этих сочинениях делится на три главных этапа: период первоначального распространения при Чингисхане и его преемниках, период упадка после гибели Юаньской империи; период возрождения при Алтан-хане (XVI в.), который объявил ламаизм государственной религией. История религии при этом тесно связывается с историей монгольского государства. Кроме того, исторические работы тибетоязычных монгольских авторов XIX в. повторяют идею сменяющих друг друга трех великих буддийских монархий, высказанную еще в XVII в. Согласно ей первая буддийская монархия во главе с царем-защитником религии существовала в древней Индии, вторая — в Тибете, а третья — в Монголии. Композиция исторических произведений определяется, как и раньше, хронологической последовательностью событий буддийской истории. Стиль изложения не претерпевает заметных изменений, оставаясь в рамках лаконичного и сухого изложения фактов и событий.
Интересным явлением литературы XIX в. следует признать историко-географическое «Общее описание Джамбудвипы» (т. е. вселенной), написанное незадолго до смерти Миндол-хутухтой (1789—1839), помощником управителя ламаистскими монастырями в Пекине. Наравне с полуфантастическими сведениями о вселенной произведение это включает описание Тибета, Индии и ряда соседних регионов. Автора не удовлетворяли тибетские географические знания о вселенной, поэтому он обратился к европейским географическим картам, а также к знатокам, в частности членам русской духовной миссии в Пекине. По этой причине многие географические названия мест, далеких от Тибета, даются в виде транслитерации соответствующих русских наименований. Для сочинений характерен лаконичный и деловой стиль изложения. Описание иногда прерывается пересказом легенд, преданий, относящихся к различным буддийским монастырям статуям, иконам и т. д. и к божествам, святым, реальным деятелям разных времен. Язык легенд и преданий более поэтичен, но все же он мало отличается от сухого географического описания.
Не претерпевает изменений и биографическая литература. Весьма популярны также автобиографии, создаваемые почти каждым видным религиозным деятелем, который видел в них свой «отчет» перед современниками и потомками о праведной жизни, полной достойных деяний. Биографии и автобиографии в соответствии с традицией изображают своих героев людьми, которые стойко преодолевают всевозможные препятствия на единственно верном буддийском пути «спасения», «избавления от страданий». Так продолжает создаваться образец поведения для читателя и слушателя. Композиция сочинений традиционно строится согласно хронологии жизненного пути и «деяний» героев. Язык произведений прост и доступен, лишен риторической приподнятости.
Одним из наиболее крупных ученых и писателей XIX в. был настоятель монастыря Лавран (в Амдо) по имени Гунтан Кончог Танпаидонме (1762—1823), автор многих сочинений, большая часть которых — учебники по буддийской философии. Однако для истории литературы наиболее интересно его «Драматическое творение, поэтическая игра, ведущая на путь истины». Это беседа на религиозно-философские темы четырех буддийских монахов, каждый говорит на своем родном языке. Главные собеседники — тибетец Шейраб и монгол Билик, тогда как говорящий на санскрите индиец Праджня выступает как авторитет, разрешающий разногласия беседующих, а китаец Цэ Хуэй — как руководитель беседы. В своеобразной драматической форме сочинения следует видеть подражание индийской классической драме (как это признает и сам автор в колофоне), в которой действующие лица обычно говорят на языках разных частей индостанского полуострова. Особенности сочинения видны уже в начале его, когда за более приподнятым вступлением автора следует сама беседа, деловито-лаконичная по своему стилю.