Подобной самохарактеристики героини мы не найдем в предшествующей вьетнамской литературе. Вельможа XVIII в., Нгуен За Тхиеу рисует образ аристократки в соответствии с идеалом, выработанным придворной средой. Он отмечает в своей героине черты индивидуализма. Однако счастье героини поэмы оказалось мимолетным: «В глубокую пещеру заглянул луч солнца и померк».
Чем дальше отходит поэт от описания своего аристократического идеала женского счастья — роскошной жизни в атмосфере дворца, тем с большим сочувствием начинает читатель относиться к его героине. Горе преобразило ее, мы узнаем в кичливой аристократке страдающую женщину: «Смерти меня предают не клинком,//Смертной тоской убивает жестокость!»
Покинутая женщина загорается желанием вырваться из гарема, порвать «счастливую» («красную» по дальневосточной символике) нить супружества: «Руку тяну, оборвать хочу красную нить,//Стены покоев в гневе обрушить и выйти на волю!»
Эта смелая фраза, немыслимая в более ранние времена, отражала, по — видимому, и настроения самого поэта. Однако восклицание героини — лишь мгновенная вспышка негодования. Женщине чудится, что ее вновь зовут к государю, и она машинально тянется к пудре.
Нгуен За Тхиеу сделал шаг вперед не только в отражении противоречивой психологии человека, но и в совершенствовании поэтического слова. Видный поэт первой половины XIX в. Ли Ван Фык (1785–1849) писал о поэме: «Сотню, тысячу раз отточены строки,//Слова приводят в трепет людей».
Однако для поэмы Нгуен За Тхиеу характерно чрезмерное обилие слов письменного языка, труднодоступных литературных и исторических реминисценций, что мешало популярности произведения.
Повествовательная поэма. Нгуен Зу
В XVIII в. все смелее входит в литературу семейная и бытовая тематика. Внимание поэтов привлекает личность человека и его судьба. Жанр повествовательной поэмы (чуен) выступает в качестве своеобразного эквивалента прозаических жанров, которых литература на вьетнамском языке почти не знала вплоть до начала нашего столетия (существовала лишь ритмическая проза). Произведения этого жанра, выходя за узкие рамки изображения личной жизни, затрагивали большие общественные вопросы эпохи.
Поиски истоков повествовательной поэмы уводят нас к народному поэтическому творчеству: к народной песне с развитым сюжетом. В частности, повествовательные поэмы в XVIII в. писались стихотворным размером люкбат, характерным для народной песни: в них чередовались шести— и восьмисложные строки, скрепленные между собой внутренней и концевой рифмой.
Главным предметом изображения в поэме XVIII — начала XIX в. был человек, заявлявший о своем праве на счастье, но положительный идеал в поэмах был ограниченным: герой их после длительных приключений обычно находит любимую девушку и становится достойным чиновником или добрым монархом. Персонажи в большинстве повествовательных поэм изображались прежде всего в поступках.
В поэмах присутствует и волшебство, что, видимо, идет от народной сказки, подарившей повествовательной поэме немало любопытных сюжетов и мотивов; со сказочными традициями связана также идеализация положительного героя.
В поэмах дана широкая перспектива жизни феодального общества с характерными для него гнетом и произволом, которые, правда, обычно изображаются как некие отклонения от нормы. Знаменателен для эпохи конфликт, который часто встречается в произведениях: в борьбе за свое счастье герои сталкиваются с феодалами — чиновниками. Так, героиня поэмы Фам Тхая «Светлое зерцало и драгоценный гребень» кончает с собой, чтобы не выйти замуж за нелюбимого, к чему ее принуждал всесильный наместник.
Эти поэмы по стилю и идейному звучанию довольно четко делятся на два типа. Одни, близкие к фольклору и по сюжету, и по характеру изложения, созданы, очевидно, в менее образованной среде (возможно, профессионалами певцами, сказителями — кеве и хатсамами). Эти, произведения не сверкают искусной отделкой стиха, образностью поэтического языка. Но именно в них мишенью для обличения становится порой даже сам монарх. Примером может служить гротескный образ Чанг — выонга — бесчинствующего государя из поэмы «Фам Тай и Нгаук Хоа». Он требует, чтобы юноша Фам Тай отдал ему свою жену, и сулит при этом: «Поделим с тобой триста красавиц, что населяют мой дворец». Он уподобляется главарю разбойничьего стана, созывая своих сановников на совет, чтобы обсудить на нем, как убить честного подданного и завладеть его женой. Автор поэмы, обличая «злого» государя, ратует за государя «доброго». Обращаясь нередко к жизни двора и сановников, такие поэты обычно обнаруживают незнание придворного быта и нравов, но, не смущаясь этим, восполняют пробел собственными, часто наивными, представлениями о том и о другом, что также свидетельствует о близости автора этих произведений не к служилой среде, а к народу.