История взлетов и падений

у любого другого мужчины вызвал бы острейшую боль, однако [Галиану] доставлял приятное ощущение, приводя к полной эякуляции… В конце концов, подстрекаемый собственной страстью, после чуть ли не тысячи заходов он разрезал свой пенис на две равные части[95].

Правда, даже на пике онаномании некоторые врачи понимали, что случаи, подобные тому, что произошел с пастухом Галианом, все же были исключением из правил. Шотландский хирург Джон Хантер даже обратился ко всем с призывом внять здравому смыслу. Если мастурбация столь вредна, писал он, и если этому занятию подвержено так много молодых людей, то отчего же в мире не так много больных среди молодежи? Однако в 1836 году французский хирург Клод-Франсуа Лальман сделал все, что было в его силах, чтобы больных среди молодежи стало больше, а точнее, чтобы у многих мужчин диагностировали эту болезнь. В своих стараниях он превзошел Тиссо. «Мастурбация, конечно, вредна для здоровья, — писал Лальман. — Однако не менее вредно и неконтролируемое извержение семени, которое он назвал «сперматореей»». По мнению Лальмана, человек с таким заболеванием, скорее всего закоренелый онанист, утрачивал всякую способность контролировать истечение семени, а потому страдал от изматывающих семяизвержений и в итоге становился импотентом.

Сперматорея быстро стала излюбленным терапевтическим диагнозом и источником прибыли для предприимчивых медиков. Одно незабываемое устройство для излечения от сперматореи изобрел доктор Т. X. Миньер. Оно имело пугающее сходство с изобретением другого француза, доктора Гильотена, правда в миниатюрном варианте. «Сигнализация Миньера» представляла собой тонкий, электрифицированный прибор размером десять на десять сантиметров, в центре которого было отверстие с плавающей втулкой, похожей на крошечное лезвие гильотины. Это устройство устанавливалось вокруг пениса пациента. Как только тот начинал набухать, втулка поднималась вверх, и в кожу тут же втыкались две металлические иглы, замыкая электрический контур. В результате половой член «больного» онанизмом получал электрический разряд.

* * *

Нигде новомодная «наука о сперме» не прижилась так хорошо, как в США. Страх перед мастурбацией и вера в существование такого заболевания, как сперматорея, идеально соответствовали нравам этой молодой культуры, основывавшейся на меркантильности, женоненавистничестве, машинных технологиях и вере в то, что все на свете можно измерить или сделать более эффективным. Светская религия Америки — капитализм — вознаграждала конструктивные инвестиции и наказывала за неразумные вложения капитала. Эта метафора была применима и к половому вопросу. Даже в повседневной речи о эякуляции говорили как о чем-то «потраченном». Мастурбация не предполагала ни отдачи, ни дохода, поэтому в США ее заклеймили как «пустое занятие». Эту точку зрения пропагандировали во многих популярных американских романах еще до новаций Лальмана. В 1834 году Сильвестер Грэхэм написал «Лекцию для молодых мужчин о чистоте и целомудрии». А годом позже преподобный Джон Тодд в своем «Руководстве для студентов» сравнил практикующих мастурбацию с теми, кто проделывает дыру в обшивке собственного корабля, через которую вытекает самоуважение, пока тот не затонет. Во многих подобных изданиях приводились примеры из жизни великих людей, которые «были свободны от рабства спермы». Считалось, например, что Исаак Ньютон «за всю жизнь не растратил ни капли семенной жидкости». И даже чувственные французы осознали, сколь ценно удерживать семя в организме. Доказательством тому стал разговор, состоявшийся между романистом Оноре де Бальзаком и его близким другом поэтом Теофилем Готье, который сделал его достоянием потомков.

— Что-то случилось? — спросил Готье.

— Увы, случилось. — отвечал Бальзак. — Еще один шедевр потерян для французской литературы.

— Но отчего? — вскричал Готье.

— Вчера ночью у меня во время сна случилась поллюция, — сообщил Бальзак, — а это значит, что теперь я целых две недели не смогу придумать ничего путного.