Современницу Марию Мерен из Берлина, родившуюся в 1898 г., специально освободили от школьных занятий, чтобы поприветствовать кайзера: «Нам всем раздали в руки черно-бело-красные бумажные флажки, и мы должны были махать кайзеру. Он кивал с балкона, и мы были очень горды». Когда Мария Мерен вспоминает тот день, ей сразу приходит па ум песня, которую в то время распевали повсюду: «Кайзер милый человек / и живет в Берлине. / И если бы это было не так далеко, / то еще сегодня я бы поехал туда».
Вполне очевидно, что в серебряный юбилей вступления на трон Вильгельм находился в зените своей популярности. При этом не только кайзер Германской империи устроил празднества при дворе, но и на бульварах Берлина торжественно, как павлин, отмечала юбилей первая немецкая медиа-звезда.
Вильгельм II, пожалуй, был человеком, которого в то время больше всех фотографировали и снимали для кино.
«Он с удовольствием занимался бы этим до конца своих дней: вечный, золотой, военный, мирный спектакль, изображающий общественную жизнь, и в центре внимания он».
Проходили ли перед ним под музыку торжественным маршем полки или устраивались в его честь блестящие балы, открывал ли он как «путешествующий кайзер» заморские страны или добывал трофеи на охоте, на военных маневрах или перед ликующими народными массами — везде он велел снимать себя. Вильгельм поднялся до уровня знаковой фигуры эпохи, которая позже получила его имя. Особа кайзера в свете события: так он хотел видеть себя и хотел, чтобы так его видели другие. «В свое время он был единственным монархом, который действительно кое-что понимал в связях с общественностью, — анализирует князь Николай Романов из русской царской семьи, старший кузен Вильгельма. — Если бы тогда уже было телевидение — он стал бы выдающимся». Вильгельм любил торжественные выходы. Он умел производить впечатление и знал, что его народ едва ли желает чего-то более страстно, чем чтобы на него произвели впечатление.
Близкий к народу монарх показывался на публике так часто, как только это было возможно.
«В постоянно сменяющихся одеяниях нужно было ездить, скакать верхом, ходить, есть и то и дело говорить. Ежедневно где-нибудь праздник, ежечасно где-нибудь торжественный момент. Его, как говорится, запечатлевают: фотографически, кинематографически, телеграфически, журналистски, протокольно. Раскручивается всемирная история», — саркастически заметил Вальтер Ратенау, в то время председатель АЭГ — Всеобщей электрической компании, а после эпохи кайзера немецкий министр иностранных дел.
В пределах досягаемости всегда была фотокамера. Она сопровождала кайзера на его личной яхте «Гогенцоллерн» в плавании в Скандинавские страны или по Средиземному морю на Корфу, где он приобрел «Ахиллейон», бывшую резиденцию убитой в 1898 г. австрийской императрицы Елизаветы. Этой камерой придворные фотографы Вильгельма снимали во всех пунктах назначения и во время поездок на отдых. Таким образом Вильгельм создавал у простых смертных впечатление участия в его личной жизни и их близости к своему монарху. Казалось, что наивысшей его потребностью было находиться в свете рампы — в уверенности, что только так он станет истинно народным и всеми любимым кайзером.
«Кайзер появлялся с каменным величественным выражением лица повсюду там, где его мог увидеть народ, — вспоминал друг кайзера, граф Эрнст фон Ревентлов. — Он считал, что подданные должны видеть его как воплощение парящего высоко над ними, иерархически стилизованного величия». И он упивался, спускаясь к своему народу, как благодетель. Вильгельм любил фотографироваться с берлинскими сиротами. Он обеспечивал им прекрасные каникулы вдали от бедности, а они ему — фон, на котором он хотел фигурировать как властитель, близкий к народу. При его предшественниках это было бы немыслимо.
«Девять месяцев в поездках, только зимние месяцы дома! Где же при непрерывном общении взять время для спокойной сосредоточенности и серьезной работы?»