Он первым из президентов последовательно использовал молодое, развивающееся средство массовой информации — телевидение, чтобы показать себя и свои поступки и эту картину передать прямо народу. Таким образом он поселился в головах людей — до сих пор. Как только произносится ключевые слова «президент Кеннеди», перед глазами встают картины: его приведение к присяге, его речи в Берлине, Кеннеди в Овальном кабинете, покушения на него и похороны. Хотя в своей речи в Йельском университете в 1962 г. он заклеймил миф как «главного врага правды», хватило трех лет, чтобы создать эру, которая еще сегодня в коллективной памяти запечатлелась как счастливая. «Сегодня мертвый Кеннеди имеет несравнимо больше власти, чем живой», — констатировал в 1967 г. писатель Гор Видал. Кеннеди неповторимым образом объединил исконно американское «стремление к счастью» с гимном благосостоянию и добавил сюда же щепоть откровенности перед миром, постоянства стиля и упоения техникой, а также немного социальной ответственности. При президенте Кеннеди вдруг показалось осуществимым многое, что прежде казалось невозможным. Его заслуга в том, что он показал новые пути для политики. По этим путям, и то лишь иногда, шли другие. В памяти остался президент, который всерьез стремился уменьшить глобальную угрозу от ядерного оружия, который был убежден в том, что политика может улучшить жизнь каждого в отдельности, и который убедил, что участвовать в формировании будущего стоит.
«Никто не знал Джона Ф. Кеннеди».
Так Кеннеди превратился в политический миф. После его убийства Жаклин Кеннеди сказала: «История пишется ожесточившимися стариками. В жизни Джека было больше мифов, волшебства, легенд и сказаний, чем политической теории и науки». Жизнь Джона Ф. Кеннеди была жизнью человека, превратившегося в светлый президентский образ. Он хотел доказать себе, своей семье и миру, что второй сын в разбогатевшей ирландской семье, полжизни страдавший от болей, может стать президентом. Это было его амплуа в жизни. Сыграл он превосходно. Тем самым он подарил себе бессмертие — и легенду человечеству.
1965 год. Черчилль-спортсмен
«Nо sports» — «Никаких занятий спортом». Общеизвестно, что тучный, курящий сигару британский премьер-министр совершенно не любил спорт. Но излюбленная цитата неверна — Черчилль фехтовал и ездил верхом, играл в крикет и поло. И эта цитата нигде не подтверждена.
Говорят, что сэр Уинстон Черчилль, будучи в преклонном возрасте, на вопрос о тайне его удивительной жизненной силы ответил: «Никаких занятий спортом». Это цитата, которую распространяют поколения журналистов, не имея возможности подтвердить ее источник, будто специально написана о Черчилле. Его внешность — круглое лицо, которое в состоянии возбуждения напоминало бульдога и неотъемлемой частью которого обычно была большая гаванская сигара, — едва ли допускают мысли о физической закалке. Говорят, что еще в молодости на летнем отдыхе в Швейцарских Альпах Черчилль вместо пеших прогулок занимался писательством и при этом даже просил, чтобы в коровьи колокольчики, мешавшие ему сосредоточиться, запихнули солому. Несколько десятилетий спустя британский премьер, политический тяжеловес, ходил, стараясь сохранить равновесие, по разрушенным кварталам Лондона. Таким его знала публика, за это она его любила. Казалось, что в разгар войны он своей полнотой обещал британцам лучшие времена. Даже биографы описывают его как человека Возрождения, не чуждого земных радостей. Но едва ли кто-то знает о спортивной стороне жизни этого мужчины, который до 52 лет был страстным игроком в поло, который в годы перед своим великим жребием противника Гитлера в своем загородном поместье Чартвелл в графстве Кент собственноручно строил дома, разбивал декоративные пруды, занимался садоводством и высаживал деревья. «Никаких занятий спортом»? Черчилль был человеком, преисполненным жажды деятельности во всех областях.
Но лиха беда начало. Спортивная жизнь Черчилля началась с досадной осечки. Внук седьмого герцога Мальборо не подчинился моральной и спортивной муштре британских элитных школ. В девять лет у него из-за строгостей воспитания в интернатах, существовавших при привилегированных частных учебных заведениях для мальчиков, случился нервный срыв.
Уинстон Черчилль рано возненавидел внешнее давление. «В распоряжении моих учителей были разнообразные средства принуждения — в том числе и порка, — но от меня все отскакивало. Там, где не был пробужден мой интерес, не задействованы мой разум или моя фантазия, я не хотел или не мог учиться», — резюмировал впоследствии Черчилль в своих воспоминаниях. Вечного второгодника не вышвырнули из школы только благодаря его благородному происхождению.