История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Пусть буду я один, совсем один,
Но только не в угрюмой тесноте
Стен городских, а там – среди вершин,
Откуда в первозданной чистоте

Видны кристальность рек и блеск долин;

Пусть мне приютом будут троны те,
Где лишь олень, прыжком качнув жасмин,
Вспугнет шмеля, гудящего в кусте.

Быть одному – вот радость без предела,

Но голос твой еще дороже мне –
И нет счастливей на земле удела,

Чем встретить милый взгляд наедине,

Чем слышать, как согласно и несмело
Два близких сердца бьются в тишине.[14]

7

Для Шелли, постоянно гонимого внешними обстоятельствами и внутренним беспокойством, Лондон оставался временным прибежищем. Но где бы он ни был, лондонские друзья делились с ним новостями и переправляли множество затребованных книг. По длинным спискам необходимой Шелли литературы всегда ясна направленность его мысли.

Так, летом и осенью 1812 года это были книги по истории – греческой, римской, итальянского Ренессанса, истории Англии, Шотландии, Америки. Хотя эта наука по-прежнему претила Шелли, он все-таки внял советам Годвина, который всегда повторял, что незнание истории неминуемо приводит к тяжелым заблуждениям. К началу зимы в списках необходимых Шелли книг появляются сочинения Спинозы, в которых он находил философское обоснование размышлениям о природе – в тот период они были действительно вполне пантеистическими, несколько позже Шелли увлекся Кантом.

Вот перечень книг, которые Шелли просит своего нового знакомого Томаса Хукема в письме, адресованном ему 17 декабря 1812 года, прислать ему в Уэльс: «Кант, Спиноза, Гиббон, “Упадок и гибель Римской империи”, История Англии, Юм “Опыты”, Дарвин “Зоономия”, Верто “История Рима” (по-французски), Гилли “История Греции”, Геродот, Фукидит, Ксенофонт, Плутарх (я предпочел бы читать греческих классиков в латинском или английском переводе), Адолуфус “Продолжение истории Англии”, Мур “Индийский Пантеон”, Румфорд “О печах”, Спенсер “Сочинения”, “Королева Фей” и др., Саути “История Бразилии”.

Прошу Вас позаботиться об одном – чтобы классические труды по истории и т. д. были в самых дешевых изданиях. С расходами на философские труды я готов быть менее экономным. Хорошо бы, если бы к этим книгам Вы добавили что-либо из новинок, заслуживающих внимания. Есть еще сочинение французского врача Кабаниса, которое тоже очень прошу прислать. Известна ли Вам знаменитая французская «Энциклопедия», составленная Вольтером, д'Аламбером и другими? Это сочинение я тоже очень желал бы иметь – можно ли его найти? Можете ли Вы достать его?»

При этом Шелли упорно работал над своей первой большой поэмой. Седьмого февраля 1813 года он писал из Уэльса Хоггу: «Мэб» подвигается медленно, хотя почти закончена. Кое в чем я последовал твоим советам, только никак не мог решиться на рифму». Взяв неправильный белый стих «Талабы» Саути для своей первой серьезной поэмы, Шелли, видимо, отдал дань благим воспоминаниям отрочества. Но этот стих скоро утомил ухо даже самого автора бесконечным однообразием, так что он всячески пытался его варьировать. Поэма была закончена вдруг, на одном дыхании, неожиданно для самого Шелли. Во всяком случае, по тону письма от 7 февраля трудно предположить, что на следующий день он сообщит тому же Хоггу: «Сегодня я закончил поэму. Я ничуть не убавил в ней ни атеистического духа, ни космополитизма, к тому же она пестрит бесчисленными погрешностями, которые не видны только слишком снисходительному глазу, поэтому думаю, что поэма не станет популярной. Но, подобно всем эгоистам, я утешаюсь тем, что могу рассчитывать на сочувствие немногих избранных, обладающих умом и сердцем, а также друзей, которых любовь ко мне делает слепыми ко всем недостаткам. К поэме я хочу приложить пространные философские примечания».

Шелли был совершенно прав, говоря о недостатках своей поэмы, и все-таки 7 февраля 1813 года – огромной важности день в его жизни: родился поэт.

Он сам еще не осознал значительности момента, он прощает себе поэтические погрешности, по-прежнему превыше всего ставя утилитарную сверхзадачу, ради прояснения которой и нужны «пространные философские примечания», но искусство уже начинает подчинять себе этого жаждущего переделать мир юношу – пока против его воли.

Неумолимая, как судьба, поэзия нашла своего избранника и выделила его из толпы сочиняющих стихи юношей, а он и не заметил этого, увлеченный мыслями о социальном переустройстве.