Прибыв в Сечь, царевич ожидал приезда Серко в течение целой недели, а по истечении недели, узнав, что Серко приближается к Сечи, распустил знамена и вышел навстречу кошевому. Серко принял его так же, как и принял других казаков. Оставив войско за городом, Серко один пошел в Сечь для того, чтобы прочесть письма, присланные ему гетманом Иваном Самойловичем и хранившиеся до приезда кошевого в войсковой скарбнице. Выслушав письма, Серко вновь вышел за город и, став на другом месте, послал за царевичем. Когда царевич пришел, то Серко сперва пригласил его сесть между собой и знатным запорожским казаком Григорием Пелехом, а потом спросил: «Слышал я от своего наказного, что ты называешься сыном какого-то царя; скажи правду, боясь Бога, потому что ты очень молод: нашего ли ты великого государя и великого князя Алексея Михайловича сын или другого какого-нибудь, находящегося под высокодержавной рукой его, скажи истинную правду, чтобы мы не были обмануты тобой так, как иными, бывшими в войске, плутами». На эти слова Серко молодой человек, поднявшись с места и сняв шапку, ответил как бы плача: «Не надеялся я на то, чтобы ты стал стращать меня, хотя и вижу, что оно так делается. Бог мне свидетель, я настоящий сын вашего великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Великой и Малой и Белой России самодержца, а не иного кого». Услышав то, Серко снял шапку и, вместе со своими товарищами, поклонился царевичу до земли, а после поклона, также вместе с товарищами, стал угощать его питьем. Царевич не отказывался от питья, но все время стоял и смотрел в землю. После этого бывший в Сечи гетманский посол Зуб спросил: «Будешь ли ты писать своею рукой к гетману, а главным образом к своему батюшке, к великому государю, объявишь ли о себе?» На это царевич отвечал: «Господину гетману шлю поклон изустно, а к батюшке писать трудно, – опасаюсь, чтобы мое письмо не попалось в руки боярам; такого же человека, который бы мог передать мое письмо прямо в руки государя, мне не отыскать; и ты, кошевой атаман, смилуйся надо мной и никому из русских людей о том не объявляй. Из царского дома я отлучился потому, что сослан был в Соловецкий монастырь; в бытность же на острову Степана Разина, я тайно к нему перешел, и до тех пор, пока он не был взят, я при нем состоял, а потом с казаками на Хвалынском море ходил и струги гулящим нанимал; после того на Дон перешел, а теперь хочу в Киев и к польскому королю ехать». К этим словам царевича вождь Иван Миюсский добавил потом Серко, что действительно на теле царевича имеются знаки, похожие на царский венец.
Узнав о появлении в Запорожье царевича Симеона, царь Алексей Михайлович, при всей своей тревоге относительно наступления турок на Украину, немедленно послал к гетману Самойловичу и от него к кошевому Серко в Запорожье сотника Василия Чадуева да подьячего Семена Щеголева и наказал им, по приезде к гетману Самойловичу и кошевому Серко, говорить такое слово: «Ведомо великому государю, по письму гетмана, что на Запорожье, в то время, когда Серко был под Тятином, объявился с Дону вор[729]
и самозванец, 15 лет, а с ним 8 человек донских казаков, и вождь им всем Ивашка Миюска; и назвался он, самозванец, сыном его царского величества, блаженной памяти царевичем Симеоном Алексеевичем… И Серко принял его ласково, кланялся и питьем потчевал. Теперь великий государь приказал объявить гетману и кошевому, что благоверный государь царевич, Симеон Алексеевич, родился в 1665 году, апреля 3 дня, а скончался в 1669 году, июня 18 дня, и погребен в церкви Архистратига Михаила при патриархах, митрополитах и архиепископах русских и при папе, патриархе вселенском и судье Паисии Александрийском, о чем извещено было особыми грамотами гетману и кошевому, а со дня рождения и до дня смерти царевичу было всех лет 4, в нынешний же год, если бы он многолетствовал, было бы 9, а не 15 лет». После изложения речи Чадуеву и Щеголеву велено было просить гетмана, чтобы он дал им, Чадуеву и Щеголеву, двух или трех есаулов или войсковых товарищей и отправил бы в Запорожье. Приехав же в Запорожье – говорить кошевому и всему поспольству, что принимать им вора и самозванца вовсе не годилось бы и что кошевой, памятуя, какое он дал клятвенное обещание при отпуске из Москвы, в присутствии царя, бояр и думных людей, должен был бы вышеупомянутого вора и обманщика с его единомышленником Миюскою и товарищами прислать к великому государю в Москву. А как этого не сделано, то царь требует, чтобы кошевой атаман Иван Серко и все поспольство поспешили отдать всех тех воров и обманщиков Чадуеву, Щеголеву и гетманским посланцам, придав им, сколько нужно, из Коша провожатых, а сверх всего сообщить им, кошевому и поспольству, что по их челобитью и по царскому указу к ним посланы ломовые пушки, нарядные ядра, пушечный мастер, умеющий стрелять ядрами, сипоши и сукна, как в прошлом году, а за все это они бы верно служили царю и чинили всякий промысел над крымскими людьми.