В начале марта через гетмана Самойловича препровождено было, на имя кошевого Серко, запорожскому войску царское жалованье – 500 червонцев, 150 половинок анбургского и польского сукна, 50 пудов свинца и 50 пудов пороха; а в начале апреля того же года гетман писал жалобу на кошевого Серко воеводе князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, в которой называл Серко тайным недоброжелателем русского царя и явным сторонником польского короля: «Извещаю тебя, благодетеля моего, что давний враг, Серко, на Сырной неделе присылал к нам писаря своего с некоторыми товарищами войска, под предлогом требования запасов, а в действительности для разведки о поведении наших полков и о месте нахождения польских войск. А про то, что всегда говорил Серко, мне сам писарь, по совести, сказал и своею рукой на бумаге написал, а именно: Серко служить Москве не помышляет и что-де присягал он в Москве поневоле, а как родился за ляхами, так и умереть хочет за ними. А что освободили его из Сибири, то он о том никого не просил, да, кроме того, у него с несколькими людьми была и такая мысль, чтобы самим оттуда уйти. А что он, помимо гетманского ведома, выпросил себе местечко Келеберду, то он недаром того добивался: если б только он мог туда войти, то у него было бы прямое убежище. Было и есть у Серко намерение заодно действовать с ляхами, но только войско с ним в том не соглашается, а что до пущенной им молвы о приходе в нашу Украину ляхов, то это он делал для того, чтобы склонить на свою сторону Полтавский полк. Напоследок он войску так сказал: «Хотя-де в десяти конях поеду, а буду там». И я, гетман, зная непостоянство Серко, посылал нарочных посланцев к запорожским казакам, советуя им держаться нашего государя и быть со мной в добром совете. А он, собака, отписал мне лист, как к безумному, – тот лист посылаю твоей милости и прошу о возврате его мне обратно; а что до его угроз, то об них совестно и писать твоей милости: грозит поднять орду, произвесть бунты и замешание. И несмотря на все это, вновь посылает к царскому величеству, чтобы ему дали войска, в особенности позволили бы набрать калмыков и призвать их в Запорожье. Увидишь, твоя милость, что он, взяв калмыков, минует Крым. Да и самозванца он держал потому, что, надеясь на калмыков, с которыми большое знакомство ведет, думал идти к Астрахани и к Сибири. Моя мысль такова, чтобы калмыков тех вручить или кому-нибудь на Дону, или твоей милости, или харьковскому полковнику, – оттуда с ними надежнее будет промышлять Крым, нежели из Запорожья… О всем том писарь Серко, рассказав мне, просил меня, чтобы я не ославил его в этом деле, за что обещался мне и впредь тайно извещать обо всем»[761]
.