История зарубежной литературы XVII―XVIII вв.

Эпическая по тону, образам, широте охвата действительности, она вместе с тем и вдохновенно-лирична. Здесь будут

…порывы и стремленья,
Блаженство скорби, мощь любви
И жгучей ненависти рвенье.

Во втором вступлении («Пролог на небесах») поэт обращается непосредственно к избранной теме. В нем ключ ко всему произведению. Отсюда исходит основная идея. Чтобы узнать, как она разрешится, нам еще придется много постранствовать вместе с Фаустом и Мефистофелем. Перед нами Бог, архангелы и Мефистофель. В аллегорической картине Гете прославляет извечный материальный мир, поет гимн великой матери-природе. В гармонии вселенной нерушимы вечные законы бытия материи:

Златое солнце неизменно
Течет предписанным путем.

И ничто не находится в покое, все изменяется, движется («в беге сфер земля и море проходят вечно»). От мироздания поэт обращает свой взор к Человеку.

Что есть Человек в этом величественном, гармоничном и совершенном мироздании? Увы, он несчастен, он вечно страдает. Ему жилось бы лучше, когда бы не его разум, — искра божья.

Разум! Искра божья! Как много уже в этих словах преклонения немецкого поэта перед интеллектом человека! Но поэт тут же спешит уведомить нас, что, обладая этим чудодейственным инструментом, Человек не устроил свою жизнь. Герой его трагедии, скептик и насмешник Мефистофель, нисколько не искажает фактов, когда говорит, что мир человеческий устроен дурно: «Там беспросветный мрак и Человеку бедному так худо». Человек мыслит, но, пожалуй, от этого страдает еще больше, ибо понимает нелепость многих социальных институтов, законов, обычаев, предрассудков, понимает, что в социальных бедах повинна не природа, не вселенная, а он сам — Человек:

Я о планетах говорить стесняюсь,
Я расскажу, как люди бьются, маясь.
Божок вселенной, Человек таков,
Каким и был он испокон веков.
Он лучше б жил чуть-чуть, не озари
Его ты божьей искрой изнутри.
Он эту искру разумом зовет
И с этой искрой скот скотом живет.

Гете бросает упрек всему Человечеству. Мы слышим этот грозный голос обвинителя и не находим слов оправдания. Вся история человеческая, полная войн, насилий, преступлений, угнетения одних другими, вопиющей несправедливости в распределении богатств природы, — все говорит о его правоте.

Мефистофель уже не верит в способность Человека исправить свою «скотскую жизнь», в своем снисходительном презрении он даже жалеет его («И даже я щажу его покуда»), но Бог, создатель мира, а для пантеиста Гете — это сама благодетельная Природа, Бог смотрит на Человека с оптимизмом.

Он, конечно, не совершенство, этот Человек, но он ищет совершенства, и в этом — залог его будущих побед:

Знай: Чистая душа в своем исканье смутном
Сознаньем истины полна!

Он сделал и сделает, вероятно, еще много глупостей, но в конце концов он все-таки выберется из лабиринта общественных и личных неурядиц:

Пока еще умом во мраке он блуждает,
Но истины лучом он будет озарен.

Между Богом и Мефистофелем заходит речь о Фаусте, беспокойном, мечущемся, ищущем и неудовлетворенном гении. «Ты знаешь Фауста?» — спрашивает Бог. «Он доктор?» — просит уточнений Мефистофель. «Он мой раб», — отвечает Бог.

Знаменательный разговор. Мефистофель называет Фауста доктором, ученым, иначе говоря, некоей самодовлеющей силой. Для Бога он — раб. А так как в символике трагедии Гете Бог олицетворяет Природу, то сразу же ставится вопрос, кто же Человек — раб Природы или самостоятельная, в себе и для себя сущая сила? Ответ содержится в дальнейшей репризе Бога:

Он служит

мне, и это налицо,И выбьется из мрака мне в угоду.

Да, Человек — раб Природы, ибо служит ей, т. е. разумно пользуется ее законами, ведь нельзя пренебречь ими, но служение природе обращает в свою пользу. Сама природа предначертала Человеку путь к прогрессу («выбьется из мрака мне в угоду»). В сущности, Гете решается здесь высказать свое суждение по труднейшему вопросу, над которыми ломали и ломают головы философы и ученые: имеет ли цель природа?

Мефистофель характеризует Фауста, иначе говоря, Человека и Человечество в лице Фауста. Думается, никто еще с такой исчерпывающей полнотой и неоспоримой убедительностью не говорил о Человеке: