История зарубежной литературы XVII―XVIII вв.

И особенно будь проклят завет «терпенья» и та «вечная песенка, которой с детства нам прожужжали уши»: «Смиряй себя! Умей отказываться! Желай достижимого! Умей лишать себя!» Мы слышим голос молодого Гете, штюрмера, бурного гения, голос юного Вертера, не пожелавшего принять эту прописную мудрость обывателей. А ведь, как мы знаем, Гете отказался от своего бунта. Призыв «Желай возможного» прозвучал уже в его драме «Торквато Тассо» — что же теперь он снова в неизбывной горечи и тоске возвращается к мятежной своей юности? Видимо, не все ее огни угасли в нем. Впрочем, Гете предупреждает нас, что Фауст не уйдет в сферу безнадежного пессимизма, что на обломках разрушенной гармонии он построит новую. Хор духов, а в нем отчетливо слышен голос самого автора, призывает Фауста одуматься («Чудесное зданье разбито в куски, ты градом проклятий его расшатал… но справься с печалью. Воспрянь, полубог! Построй на обвале свой новый чертог»), В минуту отчаяния Фауста подстерег Мефистофель. «А! Он отказался от разума, он разуверился в силе знаний. Что ж, теперь он в моих руках, он мой!» — потирает руки довольный бес.

Я жизнь изведать дам ему в избытке,
И в грязь втопчу, и тиной оплету.
Он у меня пройдет всю жуть, все пытки,
Всю грязь ничтожества, всю пустоту.

Ликует Мефистофель. Словом, речь идет о том, чтобы погрузить Фауста в трясину страстей. Фауст идет на договор с Мефистофелем. Он не догадывается о коварном замысле беса.

Особый философский смысл заложен Гете в формулу договора между двумя героями трагедии. Фауст полагает, что человеческие желания безграничны, что вечная неудовлетворенность достигнутым будет сопровождать людей. Мефистофель утверждает обратное: достаточно человеку дать самые низменные наслаждения, и он забудет обо всем и предпочтет вечному движению вперед прозябание на месте ради минутных радостей.

Фауст.

Когда на ложе сна, в довольстве и покое,
Я упаду, тогда настал мой срок!
Когда ты льстить мне лживо станешь
И буду я собой доволен сам,
Восторгом чувственным когда меня обманешь,
Тогда — конец! Довольно спорить нам!

Мефистофель.

Идет!

Фауст.

Ну, по рукам!

Когда воскликну я: «Мгновенье,

Прекрасно ты, продлись, постой!» —
Тогда готовь мне цепь плененья,
Земля, разверзнись предо мной!

Договор заключен. Мефистофель, презирая людей и их представителя Фауста, не может понять его. Ему кажется, что Фауст слишком много философствует, тогда как нужно эгоистически брать от жизни щедро рассыпанные ею радости:

Кто философствует, тот выбрал путь плохой,
Как скот голодный, что в степи сухой
Кружит себе, злым духом обойденный,
А вкруг цветет роскошный луг зеленый…

Фауст спорит с ним. Он не о себе печется. Его заботит судьба всего человечества. Он хочет познать смысл жизни:

Не радостей я жду, — прошу тебя понять!
Я брошусь в вихрь мучительной отрады,
Влюбленной злобы, сладостной досады;
Мой дух, от жажды знанья исцелен,
Откроется всем горестям отныне;
Что человечеству дано в его судьбине,
Все испытать, изведать должен он!
Я обниму в своем духовном взоре
Всю высоту его, всю глубину;
Все соберу я в грудь свою одну,
До широты его свой кругозор раздвину,
И с ним, в конце концов, я разобьюсь и сгину!

Сцена в погребке Ауэрбаха. Философская аллегория пороков и заблуждений людей. И Мефистофель исполняет желания Фауста, показывает ему «человеческий мир». Они в погребке Ауэрбаха в Лейпциге. Живописная реалистическая картинка пирушки захмелевших гуляк. Веселые, грубоватые шутки, смех, песни:

…Вот буйная ватага:
Взгляни, как жить возможно без забот!
Для них, — что день, то праздник настает.
С плохим умом, с большим весельем, в мире
Ребята скачут в танце круговом.