История зарубежной литературы XVII―XVIII вв.

Персонажи пьес Кальдерона произносят длинные монологи, и все философствуют — и слуги, и принцы, и короли. Кальдерон любит сравнения, метафоры сильные и смелые. Пушкин писал: «Кальдерон называет молнии огненными языками небес, глаголющих земле. Мы находим эти выражения смелыми, ибо они сильно и необыкновенно передают нам ясную мысль и картины поэтические».[47]

Кальдерон, поэт отчаяния, певец трагичнейшей дисгармонии мира, непримиримых противоречий, любит в речи сопоставлять противоположные вещи, взаимоисключающие понятия: «От страха я — огонь и лед»; «Я интриган из интриганов, свой человек в чужом»; «Я умираю, чтоб смотреть, но пусть умру, тебя увидев»; «Коль так расстроен инструмент, что воедино слить желает обманность слов и правду чувства…» и т. д.

Кальдерон жил в эпоху гонгоризма. Поэт барокко, он был собрат Гонгоры, и многое в его метафорах и сравнениях напоминает напыщенный слог, вошедший в моду в Западной Европе в XVII столетии. В пьесе «Жизнь есть сон» шут Кларин в духе гонгоризма описывает бегущего вдали коня, сравнивая тело коня с землей, его дыхание — с воздухом, «пену уст» — с морскими волнами. Конь — «чудовище огня, земли, морей, ветров» (и здесь дисгармония, и здесь хаос!).

Эпоха разгула католической реакции и инквизиции отразилась даже в образной системе Кальдерона. Вот одно сравнение из пьесы «Любовь после смерти»:

…как зажженные костры,
Все улицы ее пылают,
Угрозы шлют далеким звездам.

Язык Кальдерона энергичный, сильный, речь напряженная, страстная, в ней много «кинжальных» слов, как говорил его переводчик Бальмонт.

С годами интерес к драматургии Кальдерона ослабел. Его идеи были чужды трезвому, рационалистическому XVIII веку, веку просветителей. Но в эпоху романтизма, особенно в первые годы XIX в., имя испанского драматурга снова зазвучало в речи литераторов Европы. В Германии теоретик романтизма Фридрих Шлегель объявил его «величайшим» поэтом и возвел на вершину мировой драматургии. Белинский усмотрел в этом политическое пристрастие Шлегеля: «…если его (Кальдерона. — С. А.) Шлегель ставил наравне или даже и выше британского поэта (Шекспира. — С. А.), то не за поэзию, а за католицизм».

Реалисты XIX века прошли мимо Кальдерона, но литература декаданса опять возвеличила поэта. В наши дни за рубежом он чрезвычайно популярен, особенно среди писателей-экзистенциалистов. Тень Кальдерона легла на пьесы Жана Поля Сартра.

Актеры и театр в Испании в XVII столетии.[48] Испанцы любили театр до страсти. Один иностранец, посетивший Испанию в середине XVII века, писал: «Народ так увлекается этим развлечением, что получить место (в зрительном зале. — А. С.) очень трудно. Лучшие места заказываются заранее… даже в Париже, где нет ежедневных спектаклей, не наблюдается такого желания ходить в театр». Другой путешественник сообщал: «Некоторые зрители имеют места возле самой сцены, и эти места переходят от отца к сыну, вроде майората, и их нельзя ни продать, ни заложить, так велика их страсть к театру». В Мадриде было два постоянных театра.

Представления шли днем, что, как сообщают иностранцы, побывавшие на них, чрезвычайно ослабляло впечатление. И только придворные представления, иногда весьма пышные, проходили при свечах (при трехстах и даже трех тысячах). Спектакли устраивали на площадях или во дворах. Зрители не только занимали места у подмостков, но и устраивались на крышах домов, балконы также служили своеобразными ложами.

Промежутки между актами, как в наших цирках, заполнялись своеобразными интермедиями — клоунадами с выступлениями грасиозо (шутов) и танцоров с кастаньетами и аккомпанементом арф и гитар. Очевидец (француженка, графиня д’Онуа) сообщает об одном таком танце: «Когда они танцевали сарабанду, казалось, что они не касались ногами земли, так легко они скользили… Они замечательно щелкают кастаньетами».

Церковь заказывала авторам духовные пьесы — ауто сакраментале — и богато обставляла их представления, не скупясь ради уловления душ верующих. Вот описание одного из них, сделанное очевидцем: «В центре находились большие подмостки; казалось, что они выстроены надолго. На их возвышении было устроено море длиною в 16 футов и шириною в 20 футов, со множеством воды, которую с большим искусством подняли туда… На море находился великолепный корабль, с парусами и снастями, такой большой, что на нем помещалось много пассажиров и моряков, одетых в форму. Тут было представлено „Потопление пророка Ионы“».

Однако обычные представления шли при самом примитивном сценическом оформлении, на перемену места действия указывало иногда то, что актеры переходили с одной стороны сцены на другую, или вносился на сцену какой-нибудь предмет, долженствующий символизировать лес, дворец и т. д. Писаных декораций обычно не бывало. Все внимание зрителей направлялось на текст пьесы. Положение актеров было тяжелое. «Актеры в поте лица и с великим трудом зарабатывают свой хлеб», — сочувствовал им Сервантес.