Поиски субъекта были долгими и неуверенными, так как ограничивались всяческими запретами. Начаты они были деятелями эпохи Возрождения, они должны были проложить себе путь между двумя препятствиями в виде не внушавшего особого доверия, подозрительного требования нравственного плана «познай самого себя» и уравнительных правил жизни в обществе. «Паскаль, — писал один из ученых мужей Пор-Рояля, — полагал, что человек должен избегать называть свое имя и даже использовать в речи слова «я», «мне», «меня»; он по сему поводу многократно повторял, что христианская набожность уничтожает человеческое «Я» и что правила приличий и благопристойности его скрывают»1
. Зеркало оказывается зажато в этих тисках. Моралисты питают к нему недоверие, ибо, как они полагают, «себялюбие наносит ущерб самому чистому стеклу, лишая его блеска и заставляя потускнеть»2, к тому же себялюбие искажает облик человека, созданного по образу и подобию Божию; люди светские поклоняются ему, как идолу, потому что оно является особым орудием, при помощи коего устанавливаются и поддерживаются связи в обществе.Однако именно основываясь на этом двойственном взгляде, «интроспективном» и миметическом, т. е. на взгляде, нацеленном на самонаблюдение и на подражание, индивидуум и может дать самому себе определение как субъекту. Внимание, уделяемое самому себе, своему «Я» при взгляде на зеркало, обращающееся к человеку с призывом «Познай самого себя», позволяет ему постичь самого себя при полной самостоятельности сознания, в то время как сделавшись неким образом, неким изображением в зеркале другого, тот же человек превращается в зрелище для самого себя, в зрелище, за которым наблюдает чей-то чужой взор, направленный со стороны; все дело в том, что видеть себя и быть увиденным, познать себя и быть познанным — это действия взаимосвязанные, именно в этой сфере, на этих двух уровнях на протяжении всей истории человечества сначала обозначилось, а потом и утверждалось понятие важности «зеркального сознания».
Постепенно вовлекая субъекта в паутину диалектических противоречий и взаимосвязей таких явлений, как бытие и видимость, суть которых заключается в смысле глаголов «быть» и «казаться», зеркало будит воображение, дает толчок новым перспективам, приводит их в движение и предвосхищает появление некой другой истины. Зеркало, представляющее собой некое место проведения дебатов с самим собой, так сказать, лицом к лицу, пространство, предназначенное для близких контактов с самим собой, для задушевных бесед, пространство, укрытое от чужих взоров, представляет собой не только место, где происходит пассивное восприятие некой видимости, но и место, где происходит своеобразное извержение желаний, стремлений и влечений, отображение этого процесса и совершается движение от этих желаний, стремлений и влечений к отражению и наоборот. Наблюдать за собой, измерять самого себя взглядом, оценивать себя, грезить о себе, фантазировать по поводу себя, размышлять над собой, изменять самого себя — таковы разнообразные действия, порождаемые всякой встречей со своим отражением в зеркале, вопреки запретам, долгое время тяготевшим над самонаблюдением и самоанализом, вообще над взглядом, обращенным на себя.
1. ВОЗРОЖДЕНИЕ И ВЗГЛЯД НА САМОГО СЕБЯ
Похвалы в адрес зеркала в изобилии расточаются одновременно с укреплением веры в превосходство человека; ведь зеркало воспринимается теперь как драгоценный и благородный предмет, изобретенный «находчивой и искусной природой» для того, «чтобы мы могли постоянно созерцать достоинство человеческой формы»3
, предмет, позволяющий каждому оценить свои силы. Его точность и прозрачность дают человеку гораздо более верное изображение, чем картины Апеллеса или Зевксида. Наконец, и это наверное, главное, зеркало позволяет человеку увидеть то, что скрыто от него природой, а именно его лицо и его глаза, т. е. «окна души». Как утверждал Беренгар Турский, зеркало было изобретено для того, чтобы познать то, что, являясь нашим внешним обликом и нашим взором, не может быть нами увидено»4.В то же время, несмотря на существование многочисленных апологий зеркала, право на взгляд на самого себя, на самонаблюдение и самоанализ по-прежнему подвергается строгому контролю со стороны морали; тело исключено из «поля зрения»; на гравюре А. Андреани, созданной на основе картины Джованни Фортуна (1588), мы, например, можем увидеть женщину, вывернувшую себе шею при попытке разглядеть себя в зеркале со стороны спины. Особое значение придает этой сцене то, что из полумрака выступает скелет, чтобы застичь кокетку врасплох (Музей изящных искусств города Кана). Только лицо и руки, как полагали в то время, могут выражать благородство человека. Для других же частей человеческого тела предписывалась строгая сдержанность, скромность и соблюдение тайны; врачи и специалисты в «области красоты» считали, что «все они у разных особ одинаковы»5
.