История зеркала

Вместе с обустройством в жилище человека некоего «интимного пространства», т. е. места, защищенного от чужих взглядов, т. е. от наблюдения, человеком завоевывается право на общение с самим собой в одиночестве при посредничестве зеркала, так сказать, право на свидание с собой и на беседу. Но нам известно, благодаря описям имущества, составленным после смерти, что зеркало оставалось предметом обихода довольно редким. Нужна была смелость Рабле, чтобы поместить в каждой комнате Телемского аббатства «зеркало хрустального стекла, оправленное в раму из золота, усыпанную жемчугом; и зеркала эти таких размеров, что в них человек может видеть себя во весь рост»¹⁴. В Телемском аббатстве 9232 зеркала на 9232 комнаты, или кельи, и таким образом к тайне каждого из телемитов отношение почтительное, тайна свято соблюдается, потому что в аббатстве столь же рьяно пекутся о том, чтобы защитить интимность частной жизни и вообще сферу всего личного и частного, сколь рьяно пекутся и об общественном благе и коллективном счастье.

Взгляд, обращенный на себя, здесь не только дозволен и признан законным, он находит здесь поддержку и поощрение, но при определенных условиях, ибо при поступлении в аббатство производится строгий отбор и в обитель допускаются только люди, «хорошо образованные, умеющие поддержать беседу в приличном обществе», а также дамы «красивые, милые и хорошо сложенные», короче говоря, «особы воспитанные и естественные». Отважные, красивые, добродетельные, эти избранные среди избранных должны в обители лишь развивать свои таланты и смотреться в зеркало, чтобы в нем отражались явные признаки высшей степени совершенства человека. Телемиты вовсе не склонны находить удовольствие в нарциссическом взгляде на самих себя, т. е. в самолюбовании, но они живут в «похвальном соперничестве» и представляют в глазах друг друга приятное гармоничное зрелище. Взгляд другого человека разрушает чувство замешательства, смятения и смущения, порожденного любовью к самому себе, в то время как находящиеся в комнатах зеркала благоприятствуют самопознанию.

Одновременно телемиты занимаются развитием искусства вести такой образ жизни, при котором не следует резко разделять тело и душу, противопоставляя их друг другу. Рабле рисует воображаемые зеркала размером в человеческий рост, предвосхитив появление таких зеркал, случившееся лет через сто пятьдесят, зеркал, в которых отображается человек с головы до ног, а еще, метафорически, отражается в них он как внешне, так и внутренне. Аббатство обустроено так, чтобы доставлять удовольствие чувствам: здесь есть зеркала, здесь распространяются чудесные ароматы, подают изысканные яства, и похвалы, расточаемые в адрес высокой морали, не вступают в противоречие с радостью, испытываемой от веселого смеха и вкусной еды. Эта вера в силу и могущество зрения и чувств, в их способность осветить и сделать прозрачным непрозрачную сущность живого существа настоятельно требовала, чтобы человек отказался от своей привычки осмысливать отдельно внешнее и внутреннее, низкое и высокое, чтобы он согласился сделать определенные допущения и признал тот факт, что через обретение жизненного опыта происходит процесс слияния и взаимопроникновения таких двух явлений, как тело и душа.

Двойственность человека исследует и Монтень, правда, совершенно иначе, чем Рабле; Монтеню прекрасно известно, как «Я» выражается через тело, не только потому, что тело представляет собой некий футляр, в коем хранится душа, но и потому, что его законы подчиняют себе и изменяют внешние движения и проявления. Противопоставлению таких явлений, как «быть» и «казаться», он предпочитает противопоставление внутреннего и внешнего, видения и чувствования. Монтень внимательно рассматривает себя и описывает себя как человека среднего роста с «солидной комплекцией», с полноватым лицом. Ему известно, что внешность (т. е. видимость) служит человеку рекомендацией, и он допускает возможность некой «пористости» внешнего и внутреннего, возможность проникновения одного в другое. «Подобно тому, как обувь показывает внутреннюю форму ноги… мое лицо свидетельствует о моей невоздержанности.

Лицо и глаза выдают мой возраст и самочувствие. Именно в них с самого начала отражается каждая перемена в моем состоянии¹⁵.

Но Монтеню также известно и то, что многие зеркала бросают двойственные, подозрительные блики на отражение, и он подвергает проверке то, что он видит, тем, что он чувствует, и исправляет видимое при помощи чувств. Весьма многозначительным представляется тот факт, что Монтень считает, что «истинным зеркалом», в котором человек может видеть себя правильно, с надлежащей стороны, является «свет» и «течение наших жизней» (Опыты, I, 26).