История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

В году 1735, четырнадцати лет, Джульетта носила крашенное платье, позаимствованное у знатного венецианца по имени Марко Муаццо. Этот нобль, найдя ее очаровательной, несмотря на ее бедные наряды, зашел как то к ее отцу с очень известным адвокатом по имени Бастьен Учелли. Этот Учелли, удивленный более романтической и игривой натурой девушки, чем даже ее красотой и прекрасной фигурой, поселил ее в хорошо обставленной квартире, дал ей учителя музыки и сделал своей любовницей. Во время праздника Фуар он взял ее с собой на променаду Листон, где она удивила всех любителей. За шесть месяцев она стала достаточно музыкальной, чтобы получить ангажемент, и антрепренера, который взял ее в Вену, играть роль Кастрата в опере Метастазио. Адвокат решил ее оставить, передав богатому еврею, который, одарив ее бриллиантами, оставил ее тоже. В Вене ее прелести принесли ей аплодисменты, которых она не могла бы получить лишь за свой талант, который был ниже, чем посредственным. Толпе обожателей, поклонявшихся идолу и обновлявшихся от недели к неделе, положила предел ее величество Мария-Терезия, уничтожившая этот новый культ. Она приказала новому божеству покинуть пределы столицы Австрии. Граф Бонифацио Спада сопроводил ее в Венецию, откуда она уехала петь в Парму. Там она влюбилась в графа Жака Санвитали, но без результата, так как маркиза, не собираясь терпеть насмешек, влепила ей пощечину в своей собственной ложе при некоторых обстоятельствах, в которых виртуозка показалась ей дерзкой. Эта обида отвратила Джульетту от театра до такой степени, что она заявила, что покидает театр навсегда. Она вернулась на родину. Имея устойчивую репутацию позорно изгнанной из Вены, она не могла рассчитывать сделать карьеру. Это было клеймо. Когда хотели сказать плохо о певице или танцовщице, говорили, что она побывала в Вене, где ее презирали до такой степени, что императрица не сочла нужным ее даже преследовать.

Г-н Стефано Кверини из Папозо стал ее первым официальным любовником, а через три месяца – альфонсом, потом, весной 1740 года, маркиз де Санвитале объявил себя ее любовником. Он начал с того, что дал ей сто тысяч текущих дукатов [26] Чтобы помешать разговорам в свете о том, что такая непомерная сумма объясняется его слабостью, он сказал, что этого едва хватило, чтобы загладить обиду от пощечины, которую его жена влепила виртуозке. Джульетта, однако, никогда не признавала этого и была права; отдавая должное героизму маркиза, она была бы опозорена. Пощечина затмила бы обаяние ее победы над светом, выдав ее истинную стоимость.

В следующем 1741 году г-н Мандзони представил меня этой Фрине как молодого аббата, начинающего делать себе имя. Она жила в Сан-Патерниано рядом с мостом, в доме, принадлежащем г-ну Пьяи. Я ее увидел в обществе шести – семи постоянных поклонников. Она небрежно восседала на софе рядом с Кверини. Ее личность меня удивила, она сказала мне тоном принцессы, глядя на меня, как если бы меня ей продавали, что она не прочь со мной познакомиться. Прежде, чем она предложила мне сесть, я, в свою очередь, огляделся вокруг. Комната была небольшая, но освещена не менее чем двадцатью свечами. Джульетта была красавицей высокого роста, восемнадцати лет, ослепительной белизны, с алыми щеками, красными губами; черные, изогнутые и очень близко посаженные брови показались мне искусственными. Два ряда прекрасных зубов скрадывали впечатление, что ее рот слишком велик. К тому же она старалась всегда улыбаться. Ее шея являла собой красивый и полный постамент, на котором искусно покоилась шаль, создавая впечатление, что за ней скрываются желанные яства, но мне так не показалось. Несмотря на кольца и браслеты, я заметил, что ее руки были слишком большие и слишком мясистые, и, несмотря на искусство, с которым она старалась не показывать своих ног, домашние туфли, видневшиеся из-под платья, поведали мне, что ноги были такие же крупные, как она сама: пропорция, неприятная не только для китайцев и испанцев, но и для всех ценителей. Хотят, чтобы высокая женщина имела маленькие ножки: таков был вкус г-на Олоферна, который иначе бы не счел очаровательной мадам Юдифь. И Sandalia eius, говорит Святое Писание, rapuerunt oculos eius [27] .