Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1 полностью

Однажды, когда мы все трое ужинали с ним, он покинул нас, как всегда, удалившись на сиесту. Юной Гарделе надо было пойти делать свои уроки, и она оставила меня наедине с Терезой, которая, хотя я никогда не говорил ей комплиментов, не упустила случая меня завлечь. Сидя близко друг к другу, перед маленьким столиком, спиной к двери в спальню, где, как мы предполагали, спал наш патрон, мы почувствовали желание, в невинной веселости нашей природы, сравнить различия между нашими телосложениями. Мы были в самой интересной стадии изучения, когда сильный удар трости пришелся по моей шее, а затем другой, за которым последовали бы другие, если бы я очень быстро не спасся от этого града, прыгнув за дверь. Я пошел домой, без пальто и без шляпы. Через пятнадцать минут я расквитался за все, получив записку через старую гувернантку сенатора, в которой меня предупредили, чтобы я больше не смел ступить ногой во дворец Его Превосходительства. В минуту я ответил следующим образом:-«Вы побили меня, будучи в гневе, и по этой причине вы не можете похвастаться, что дали мне урок. Так что я ничему не научился. Я могу вас простить, только забыв, что вы мудрец, и я не забуду этого никогда». Этот сеньор, возможно, был прав, но со всем его благоразумием он поступил неблагоразумно, потому что все его слуги догадались, почему он меня изгнал, и, следовательно, весь город смеялся над этой историей. Он не осмелился сделать ни малейшего упрека Терезе, как она сказала мне некоторое время спустя, но, разумеется, она не посмела просить у меня прощения.

Приближалось время, когда наш дом должен был опустеть, В одно прекрасное утро я увидел перед собой мужчину около сорока лет в черном парике и алом плаще, загоревшего под южным солнцем, который передал мне записку от г-на Гримани, в которой тот приказал оставить ему всю мебель в доме, после чего она будет задержана, согласно предъявленному инвентарному списку, копия которого должна быть у меня. Получив, таким образом, мой экземпляр списка, я показал ему всю мебель, указанную в записке, говоря ему, если чего-то не хватало, что я знаю, где оно находится. Грубиян, принимая хозяйский тон, сказал мне, что он хочет знать, что я с этим сделал; тогда я ответил ему, что не обязан перед ним отчитываться, а когда он повысил голос, я посоветовал ему уйти, таким тоном, что он понял, что у себя дома я сильнее. Сочтя, что я обязан сообщить об этом факте г-ну Гримани, я пришел к нему, но нашел там этого человека, который уже информировал его обо всем. Я должен был выслушать резкий выговор. Он попросил меня счесть всю мебель, которая отсутствует. Я ответил ему, что я ее продал, чтобы не делать долгов. Заявив мне, что я мошенник, что я не хозяин этим вещам, что он знает, что творится, он приказал мне немедленно покинуть его дом. Вне себя от гнева, я послал за евреем, чтобы продать ему все, что осталось; но, направляясь домой, встретил у своей двери судебного пристава, который вручил мне судебное предписание. Я его прочел и увидел, что оно было составлено в ведомстве Антуана Раццетта. Это был человек с загорелым лицом. Все двери были опечатаны. Я не мог даже войти в мою комнату. Судебный пристав ушел и оставил охранника. Я ухожу, я иду к г-ну Роза, который, после прочтения ордера, говорит мне, что на следующее утро печать будет снята, и что до этого он вызовет Раццетту к Авогадору [39] . Этой ночью, сказал он, вы ложитесь спать у кого-нибудь из друзей. Это насилие, но он вам дорого заплатит.

– Это делается по приказу г-на Гримани.

– Это его дела.

Я пошел спать со своими ангелами. На следующее утро печать была снята, я вошел к себе в дом, и Раццетта больше не появлялся; Роза от моего имени вызвал его в уголовный суд, обязав явится на следующий день, под угрозой ареста. На третий день, очень рано, пришел лакей г-на Гримани, принеся мне его собственноручно написанное письмо, которым он велел мне прийти к нему домой, чтобы переговорить, и я явился. При моем появлении он спросил меня резким тоном, что я намерен делать.

– Найти убежище от насилия под покровительством законов, защищая себя от человека, с которым у меня нет никаких дел, и который заставил меня провести ночь в плохом месте.

– В плохом месте?

– Конечно. Почему мне помешали пойти к себе домой?

– Теперь вы там.

– Тогда объясните сначала вашему уполномоченному все обстоятельства дела.

– Раццетта все делает только по моему распоряжению… Может быть, вы хотите продать всю оставшуюся мебель. Вас избавят от нее. У вас есть комната в приходе Св. Иоанна Крестителя в доме, который принадлежит мне, где второй этаж занимает Тинторетта, наша прима-балерина. Распорядитесь отнести туда ваши пожитки и книги и приходите ко мне обедать каждый день. Я поместил вашего брата в хороший дом, и вашу сестру в другой, так что все кончено.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное