Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1 полностью

Очень довольный, что получил все, что в этом неудобном положении мог получить, я с нетерпением ждал следующей ночи, перебирая в голове запутанные варианты, пытаясь найти способ добиться больших услад; но гречанка, лелея в голове те же мысли, заставила меня признать ее ум более плодовитым, чем мой. После обеда она появилась со своим хозяином во дворе и говорила ему что-то, что он одобрил. Затем я увидел турецкого слугу и помогавшего ему стражника, тащивших большую корзину с товарами, которую они поставили под балконом, в то время как она поставила еще один тюк поверх двух других, вроде бы освобождая больше места для корзины. Проникнув в ее замысел, я затрясся от восторга. Я увидел, что таким образом она обеспечивает средство подняться ночью на два фута выше. Но что с того? Она окажется в самой неудобной позиции: наклонившись, она не сможет удержаться. Отверстие недостаточно большое для того, чтобы она смогла самостоятельно просунуть в него всю голову. В ярости оттого, что я не мог надеяться расширить эту дыру, я вытягивался, я ее изучал, и я не видел другого способа, чем разломать весь старый настил между двух балок снизу. Я иду в комнату; стражника там нет. Я выбираю самые мощные из всех клещей, что там вижу; я принимаюсь за работу, и после нескольких попыток, все время боясь быть захваченным врасплох, я вытягиваю четыре больших гвоздя, что удерживают настил на двух балках, и вот – я вижу себя мастером подъемных работ. Я оставляю настил на месте и с нетерпением жду ночи. Немного поев, я отправляюсь на балкон.

Объект моих желаний появился в полночь. Наблюдая с волнением, сколько ловкости ей понадобилось, чтобы взобраться на новый тюк, я между тем поднимаю свой настил, откладываю его в сторону, и, вытянувшись, предлагаю ей руку во всю длину, она хватается за нее, поднимается, и – она удивлена, выпрямившись и увидев себя на моем балконе до половины живота. Она протянула туда полностью свои голые руки без каких-либо затруднений.

Три или четыре минуты мы потратили на восхваления тому обстоятельству, что, не сговариваясь, оба действовали в одном направлении. Если в предыдущую ночь я был более ее хозяином, чем она моей хозяйкой, в эту ночь она полностью владела мной. Увы! Вытянувшись, насколько возможно, я не мог протянуть свои руки дальше, чем до ее середины. Я был в отчаянии; но она, охватывая всего меня своими руками, была опечалена тем, что могла удовлетворить только свой рот. Она изливала по-гречески тысячи проклятий тому, кто не сделал тюк больше, по крайней мере на полфута. Мы еще не были счастливы, но моя рука могла отчасти смягчить ярость гречанки. Наши удовольствия, хотя и стерильные, занимали нас до рассвета. Она удалилась без малейшего шума, и после того, как я положил на место настил, я пошел спать, нуждаясь в наибольшей степени в восстановлении сил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное