Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1 полностью

Мы весело обедаем, и грек рад видеть, что я нахожу его мускат «Сериго» изысканным. Он спрашивает меня, смеясь, для чего я купил флакон ртути, и я отвечаю, что он может видеть его в моей комнате. Он приходит и видит ртуть, разлитую в две бутыли, я прошу замшевую салфетку, я протираю ею бутыль, наполняю его бутыль и наблюдаю его удивление, когда он видит четверть бутыли хорошей ртути, остающейся у меня, кроме такого же количества незнакомого ему металлического порошка, который на самом деле был висмутом. Я встречаю его удивление взрывом смеха. Я вызываю гостиничного слугу и посылаю его с моей оставшейся ртутью к аптекарю, чтобы ее продать. Он возвращается и дает мне пятнадцать карлино. Грек, ошеломленный, просит отдать ему его флакон, который, абсолютно полный, стоимостью шестьдесят карлино, я и вернул ему с улыбкой, благодаря за то, что дал мне заработать пятнадцать карлино. Одновременно я сказал ему, что на следующее утро должен отправиться в Салерно. Так что мы еще поужинаем вместе сегодня вечером, сказал он. Мы провели весь остаток дня на Везувии, и мы не говорили о ртути, но я видел, что он задумчив. Во время нашего обеда он сказал со смехом, что я мог бы остаться еще на следующий день, чтобы заработать еще сорок пять карлино на трех оставшихся флаконах ртути. Я ответил ему с достойным и серьезным видом, что это мне не нужно, и я увеличил один только для того, чтобы развлечь его приятным сюрпризом.

– Но, сказал он, вы должны быть богаты.

– Нет, потому что я на пути к увеличению золота, и это стоит нам дорого.

– Вас, стало быть, несколько!

– Мой дядя и я.

– Какая вам нужда увеличивать золото? Вам должно быть достаточно увеличения ртути. Скажите мне, пожалуйста, то, что вы увеличиваете, способно к такому же увеличению?

– Нет, если бы такое было возможно, это был бы большой питомник богатства.

– Эта ваша искренность меня радует.

После ужина я заплатил хозяину, попросив его заказать на утро повозку с двумя лошадьми до Салерно. Поблагодарив грека за отличный мускат, я спросил его адрес в Неаполе, говоря, что он увидит меня через две недели, потому что я твердо решил купить бочонок его «Сериго». Сердечно его обняв, я отправился спать, весьма довольный, что провел с прибылью свой день, и удивленный тем, что грек не сделал мне предложение продать ему мою тайну. Я был уверен, что он будет думать всю ночь, и я его увижу на рассвете. Во всяком случае, у меня было достаточно денег, чтобы добраться до Торре дель Греко, а там Провидение позаботится обо мне. Мне казалось, невозможным идти в Марторано, прося милостыню, потому что такой, каков я был, я не возбуждал жалости. В отличие от настоящего нищего, я не выглядел человеком, испытывающим нужду.

Грек, как я и надеялся, вошел в мою комнату на рассвете.

– Выпьем вместе кофе, – сказал я ему.

– Скажите, господин аббат, не продадите ли вы мне ваш секрет?

– Почему бы и нет? Когда мы снова встретимся в Неаполе.

– Почему не сегодня?

– Меня ждут в Салерно; и к тому же секрет стоит очень дорого, и я вас не знаю.

– Вы неправы, потому что я достаточно хорошо известен здесь, чтобы заплатить наличными. Сколько бы вы хотели?

– Две тысячи онсио [66] .

– Я дам их вам, при условии, что я сам проделаю увеличение тридцати фунтов, которые есть у меня здесь, и с веществом, которое вы мне укажете, а я пойду и куплю себе сам.

– Это невозможно, потому что этого вещества здесь нет, но оно есть в Неаполе, сколько вы хотите.

– Если это металл, мы найдем его в Торре дель Греко. Мы можем туда поехать вместе. Можете ли вы сказать мне, сколько стоит это увеличение?

– Один с половиной к сотне; но пользуетесь ли вы кредитом также и в Торе дель Греко? Потому что мне жаль тратить свое время.

– Ваша недоверчивость меня огорчает.

Затем он берет перо, пишет записку и дает ее мне: «Авизо. Выплатите предъявителю сего пятьдесят унций золота с моего счета. – Панайотти – Родостемо. Синьору Дженнаро ди Карло».

Он говорит, что живет в двухстах шагах от трактира, и предлагает мне пройти туда лично. Я иду туда без церемоний, получаю пятьдесят унций и, возвратившись в свою комнату, где он меня ждет, кладу их перед ним на стол. Затем я предлагаю ему поехать со мной в Торре дель Греко, где мы завершим дело, после того, как обменяемся взаимными расписками.

Имея собственный экипаж и лошадей, он велит их запрячь, благородно предлагая мне забрать пятьдесят унций. В Торре дель Греко он дает мне расписку, в которой обещает заплатить мне две тысячи унций, как только я укажу ему, какими материалами и как он сможет увеличить количество ртути на четверть без ухудшения ее качества, подобно той, что я продал в Портичи в его присутствии. С этой целью он дает мне вексель со сроком на восемь дней с авизо на синьора Дженнаро ди Карло. Тогда я назвал ему свинец, который по своей природе амальгамирует с ртутью, и висмут, который служит только для повышения текучести, необходимой, чтобы процеживать через замшу. Грек отправился проделывать эту операцию, уж не знаю, к кому. Я пообедал в одиночестве, а вечером увидел его, имеющего очень печальный вид. Я ждал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное