История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

Семейство дона Дженнаро состояло из этого сына, некрасивой дочери, жены и двух старших сестер, очень набожных. За ужином присутствовали образованные люди. Я узнал среди них маркиза Галиани, который комментировал Витрувия, брата аббата, с которым я познакомился в Париже двадцать лет спустя, секретаря посольства графа де Кантильяна. На следующий день за ужином я познакомился со знаменитым Женовези, который уже получил письмо, написаное ему архиепископом Козенцы. Он мне много говорил об Апостоло Дзено и аббате Конти. Во время ужина он сказал, что отслужить две мессы в один день, чтобы заработать еще два карлино – это наименьший смертный грех, что может совершить священник, в то время как светский человек, совершив тот же грех, заслуживает огня.

На следующий день одна из набожных постригалась в монахини, и на церемонии мы – Паоло и я – блеснули своими композициями. Один неаполитанец по фамилии Казанова, предполагая, что я иностранец, полюбопытствовал со мной познакомиться. Узнав, что я живу у дона Дженнаро, он пришел поздравить его по случаю праздника его имени [68] , который мы отмечали на другой день после церемонии пострижения в монахини, происходившей в Сент-Клер. Дон Антонио Казанова, сказав мне свое имя, спросил, происходила ли моя семья из Венеции. Я ответил со скромным видом, что я праправнук несчастного Марк-Антонио Казанова, который был секретарем кардинала Помпея Колонна и умер от чумы в Риме в 1528 году, при понтификате папы Клемента VII. При этом объяснении он обнял меня, называя своим кузеном. В этот момент все общество сочло, что дон Дженнаро сейчас умрет со смеху, потому что не представлялось возможным, что можно так смеяться и остаться в живых. Его жена с сердитым видом сказала дону Антонио, что болезнь ее мужа ему известна, и он мог бы избавить его от этой сцены, на что тот ответил, что не мог догадаться, что это будет смешно; я ничего не сказал, потому что, в сущности, нашел это узнавание очень комичным. Когда дон Дженнаро успокоился, дон Антонио, не меняя своего серьезного тона, пригласил меня на ужин вместе с молодым Паоло, который стал моим неразлучным другом. Первым делом, по приезде к нему, мой достойный двоюродный брат показал мне свое генеалогическое дерево, которое начиналось с дона Франциско, брата дона Жуана. В моем, которое я знал наизусть, дон Жуан, от которого я происходил по прямой линии, был посмертным ребенком. Вполне возможно, что существовал брат Марка Антонио; но когда он узнал, что мой происходит от дона Франциско арагонского, который жил в конце четырнадцатого века, и что, следовательно, вся родословная знаменитого дома Казанова сарагосских совпадает с его линией, он был так обрадован, что не знал, что нужно еще сделать, чтобы убедить меня, что кровь, текущая в его жилах, была и моей.

Видя, что ему любопытно узнать, в результате каких приключений я оказался в Неаполе, я сказал, что, вступив на церковную стезю после смерти моего отца, я отправился искать счастья в Риме. Когда он представил меня своей семье, мне показалось, что я не очень хорошо воспринят его женой, но его красивая дочь и еще более красивая племянница заставили меня легко поверить в невероятную силу крови. После обеда он сказал, что герцогиня дель Бовино, заинтересовавшись, кто такой этот аббат Казанова, оказала нам честь, пожелав, чтобы я, как его родственник, был представлен ей в ее салоне. Когда мы остались тет-а-тет, я попросил его извинить меня, потому что я экипирован только для поездки. Я сказал, что должен беречь свой кошелек, чтобы не прибыть в Рим без денег. Обрадованный этими доводами и убежденный в их справедливости, он сказал мне, что богат, и я без малейшего смущения должен позволить ему отвести меня к портному. Он заверил меня, что никто ничего не узнает, и что он будет смертельно огорчен, если я лишу его удовольствия, которого он желает. На это я пожал ему руку, сказав, что готов сделать все, что он хочет. Тогда он отвел меня к портному, который снял с меня все нужные размеры и принес на следующий день к дону Дженнаро все необходимое для появления аббата в самом благородном обществе. Потом пришел дон Антонио, остался обедать у дона Дженнаро, а затем взял меня с молодым Паоло к герцогине. Очаровывая меня по-неаполитански, та сразу стала обращаться со мной на ты. С ней была ее дочь, десяти – двенадцати лет, очень хорошенькая, которая через несколько лет стала герцогиней де Маталона. Она подарила мне светлую черепаховую табакерку, покрытую арабесками, инкрустированными золотом. Она пригласила нас к обеду на следующий день, говоря, что затем мы поедем в Сент-Клер, чтобы посетить новопостриженную.