История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

Я пошел к священнику, чтобы прочитать ее ему, но его не было и, ожидая его, я влюбился в его племянницу Анжелу, вышивавшую там на пяльцах, которая сказала, что она хотела со мной познакомиться, и заливалась смехом, упрашивая меня рассказать историю моей шевелюры, которую ее святой дядя мне отрезал. Эта любовь оказалась для меня роковой; она стала причиной двух других, которые явились причиной нескольких других причин, которые привели, наконец, к тому, чтобы заставить меня отказаться от духовного звания. Но будем двигаться постепенно. Прибывший священник, казалось, не рассердился, видя меня занятым его племянницей, которая была моего возраста. Прочитав мою проповедь, он сказал, что это вполне красивая академическая обличительная речь, но она не может быть оглашена с кафедры.

— Я вам дам одну из моих, которую никто не знает. Вы ее выучите наизусть, и я вам позволяю сказать, что она ваша.

— Я вам очень благодарен, преподобный, но я хотел бы читать свою или никакую.

— Но вы не произнесете это в моей церкви.

— Вы скажете это г-ну Малипьеро. А пока я отнесу мою композицию в цензуру, потом монсеньору патриарху, и если они ее не одобрят, я ее напечатаю.

— Идите, молодой человек. Патриарх согласится с моим мнением.

Вечером я рассказал при полной ассамблее у г-на Малипьеро о моем пререкании с кюре. Меня заставили прочитать мой панегирик, который получил всеобщее одобрение. Похвалили мою скромность в том, что я не цитировал никого из святых отцов, потому что, будучи молод, не мог их знать, и женщины нашли меня замечательным в том, что не было других латинских текстов, кроме Горация, который, хотя и большой вольнодумец, говорил, однако, очень толковые вещи. Племянница патриарха, которая была там, обещала, что предупредит своего дядю, к которому я решил апеллировать. Г-н Малипьеро сказал, чтобы я посоветовался с ним на следующее утро, прежде чем предпринять любой другой шаг. Я обещал, и он послал за кюре, который вскоре явился. Прежде, чем он заговорил, я опередил его, сказав, что, либо патриарх одобрит мою проповедь, и я прочитаю ее без всякого для него риска, либо не одобрит, и я покорюсь.

— Не ходите к нему, сказал он, я согласен: я только прошу вас изменить текст, так как Гораций был мерзавец.

— Почему вы цитируете Сенеку, Оригена, Тертуллиана, Боэция, которые, будучи все еретиками, должны вам казаться более мерзкими, чем Гораций, который, наконец, не мог быть христианином?

Но, в конце концов, я уступил, чтобы сделать приятное г-ну Малипьеро, и я выдал ему текст, который хотел кюре, хотя он и не согласился с моей проповедью. Я отдал ему ее, чтобы иметь повод, забирая ее на следующий день, поговорить с племянницей.

Но что меня развлекало, так это доктор Гоцци. Я послал ему свою проповедь из тщеславия. Он вернул ее мне, не одобрив и спрашивая, не сошел ли я с ума. Он сказал, что если мне разрешат читать ее с кафедры, я обесчещу себя вместе с ним, который меня воспитал.