История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

Вдумчиво рассматривая ее и сравнивая с сотней тысяч дукатов, что дал ей Пармезан, я сам удивился, что не дал бы и цехина, чтобы пройтись по всем ее другим красотам quas insternebat stola[28]. Через четверть часа после моего приезда журчание воды под веслами причалившей гондолы известило о прибытии расточительного маркиза. Мы встали и г-н Кверини, слегка покраснев, быстро покинул свое место. Приехавший г-н де Санвитали, скорее старый, чем молодой, занял место рядом с ней, но не на софе, что вынудило красавицу повернуться. Это привело к тому, что я смог увидеть ее анфас. Я нашел ее более красивой, чем в профиль. За те четыре или пять раз, что я наносил ей визиты, я нашел, и рассказал об этом на собраниях у г-на де Малипьеро, что она может понравиться только изощренным гурманам, потому что не обладает ни красотами простой природы, ни умом человека из общества, ни исключительным талантом, ни изящными манерами. Мое решение развлекло все собрание, но г-н Малипьеро шепнул мне на ухо, смеясь, что Джульетте, несомненно, будет сообщено о том, какой портрет я нарисовал, и она станет моим врагом. Он угадал.

Я находил в обращении этой знаменитой девицы нечто необычное, потому что она обращалась ко мне с разговором очень редко и смотрела на меня, только поднося к своим близоруким глазам вогнутую линзу или прищурившись, как если бы она не считала меня достойным ее глаз, чья красота была бесспорной. Они были голубые, прекрасного разреза, выпуклые, и несравненного сияния, которое природа придает порой молодости, и которое обычно исчезает после сорока лет, натворив чудес. У покойного короля Прусского оно сохранялось до самой смерти.

Джульетта узнала о портрете, который я нарисовал с нее у г-на Малипьеро. Болтливым оказался лизоблюд Ксавьер Кортантини. Она сказала в моем присутствии г-ну Мандзони, что большой знаток обнаружил у нее недостатки, делающие ее неприятной, но она не уточнила, какие. Я предполагал, что от нее последуют в мой адрес козни, и ожидал остракизма. Она заставила его ждать довольно долго. Он произошел во время беседы о концерте, который давал комедиант Имер, где блистала его дочь Тереза. Она внезапно спросила у меня, что г-н Малипьеро ей сделал хорошего; я ответил, что он дал ей образование.

— Возможно, ответила она, так как он очень умен, но я хотела бы знать, что делает он для вас.

— Все, что он может.

— Мне сказали, что он находит вас немного глупым.

Насмешники, разумеется, подхватили реплику. Не зная, что сказать, я не покраснел, но ушел через четверть часа, будучи уверен, что ноги моей больше у нее не будет. На другой день за обедом рассказ об этом разрыве весьма позабавил старого сенатора.

Я провел лето, плетя амуры с Анжелой в школе, где она училась вышивать. Ее скупость на милости злила меня, и моя любовь стала меня уже мучить. С моим сильным влечением, мне нужна была девушка в духе Беттины, которая утолила бы огонь любви, не гася его. Но я очень скоро отказался от этого легкомысленного вкуса. Будучи сам в некотором роде девственником, я питал самое высокое уважение к девичьей невинности. Я считал ее своего рода Палладиумом Кекропса. Я не желал замужних женщин. Какая глупость! Я был настолько глуп, что ревновал их к их мужьям. Анжела относилась к моим попыткам в высшей степени отрицательно, не будучи при этом кокеткой. Она меня засушивала, — я худел. Патетические и жалобные речи, приносимые мной к ее пяльцам, где она занималась вышивкой вместе с двумя своими подругами-сестрами, оказывали большее воздействие на них, чем на ее сердце, слишком рабски максималистское, и это отравляло меня. Если бы мои глаза были обращены не только на нее, я бы заметил, что эти две сестры обладали большей прелестью, чем она, но я был упорен… Она сказала, что готова стать моей женой, и она полагала, что я не мог желать большего. Она меня убивала, говоря, в знак величайшего расположения, что воздержание заставляет ее страдать больше, чем меня.

В начале осени пришло письмо от графини де Мон-Реаль, в котором она позвала меня с большой компанией во Фриули, в ее поместье, называемое Пасеан. Это должна была быть блестящая компания, с участием ее дочери, ставшей настоящей венецианской дамой, обладательницы ума, красоты и глаза, такого красивого, что он компенсировал наличие на другом ужасного бельма.