История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

Она пересела на место, которое я ей освободил, рассказывая мне длинную историю, в которой я ничего не понял, потому что в этой позиции, не желая поддаваться зову природы, я оказался самым скованным из всех мужчин. Бесстрашие Люси, которое, конечно, не было притворным, привело к тому, что мне стало стыдно перед ней прояснять позицию. Наконец, она сказала, что уже пятнадцать часов [29] и пора звонить, и что если старый граф Антонио спустится вниз и увидит нас в таком положении, он станет говорить разные шутки, которые ей неприятны. Это человек, сказала она, при виде которого я убегаю. Я ухожу, потому что мне не хочется видеть вас выходящим из постели.

Я оставался на месте неподвижным более четверти часа, и был достоин жалости, потому что действительно находился в состоянии прострации. Размышления, которым я предавался назавтра, не приглашая ее в мою постель, окончательно убедили меня в том, что ее справедливо можно было бы назвать кумиром ее родителей, и что свобода ее духа и ее поведение без стеснительности происходят только от ее невинности и чистоты ее души. Ее наивность, ее живость, ее любопытство, то, как она часто краснеет, говоря мне вещи, заставляющие меня смеяться, и в которых она не видит подвоха, — все это заставило меня понять, что это сущий ангел, которому не избежать стать жертвой первого распутника, который на это решится. Я чувствовал совершенную уверенность, что это буду не я. Самая мысль об этом заставляла меня содрогнуться. Даже мое самолюбие гарантировало честь Люси ее почтенным родителям, которые оставляли ее мне, опираясь на свое доброе мнение о моей морали. Мне казалось, что я стал бы самым несчастным из людей, предав их доверие ко мне. Поэтому я выбрал участь страдать, и, будучи уверен, что всегда добьюсь победы, вознамерился бороться, счастливый уже тем, что само ее присутствие стало единственной наградой для моих желаний. Я еще не познал аксиому, что, пока борьба продолжается, победа не определена.

Я сказал ей, что она доставила бы мне удовольствие, придя пораньше и разбудив меня, даже если я сплю, потому что я лучше себя чувствую, когда меньше сплю. Таким образом, два часа беседы превратились в три, которые пролетели, как миг. Когда ее мать, которая ее искала, застала ее сидящей на моей постели, она ничего не сказала, любуясь добротой, с которой я ее терплю. Люси наградила ее сотней поцелуев. Эта слишком добрая женщина просила меня дать дочери уроки мудрости и развить ее ум. После ее ухода Люси не стала свободнее. Компания этого ангела заставляла меня испытывать муки ада. В постоянном искушении, переполнявшем меня, когда я целовал ее физиономию, пока она со смехом брала мою двумя пальцами, говоря мне, что хотела бы быть моей сестрой, я остерегался брать ее руки в свои: один лишь мой поцелуй взорвал бы все построение, потому что я чувствовал себя соломой, готовой воспламениться. Я удивлялся себе, одержав очередную победу, когда она выходила, но, не насытившись лаврами, мне не терпелось снова увидеть ее возвращение на следующий день, чтобы возобновить сладкую и опасную битву. Таковы были маленькие желаньица, которым предавался отважный молодой человек: его одолевали большие.

Через десять — двенадцать дней, сочтя, что необходимо это дело прекратить или стать злодеем, я решил прекратить, потому что неоткуда было ждать средств, необходимых для оплаты моего злодейства, при условии согласия объекта на то, чтобы я его совершил. Люсия становилась драконом, как только я ставил ее в положение, когда она должна была защищаться; при открытой двери комнаты я был бы выставлен на позор и печальное покаяние. Эта мысль меня пугала. Надо было кончать, и я не знал, как это сделать. Я не мог больше сопротивляться девушке, которая на рассвете, имея под рубахой только юбку, прибегала ко мне с радостью в душе, спрашивая меня, как я спал, и ловя слова с моих губ. Я убирал свою голову, а она, смеясь, упрекала меня за мой страх, поскольку своего у нее не было. Я отвечал ей, также смеясь, что она ошибается, если думает, что я боюсь ее, ту, которая не более чем ребенок. Она, смеясь, отвечала, что разница в два года ничего не значит.

Не имея возможности отважиться ни на что большее, и с каждым днем становясь все более влюбленным, в точности по способу школьников, благодаря которому, разряжаясь, моментально исчерпывают потенциал, но которым раздражают природу, возбуждая ее, и она мстит, удваивая усилия тирана, которого она укрощает, я провел всю ночь с призраком Люси, с печальными мыслями, с решением, что увижу ее утром в последний раз. Решение просить ее больше не приходить показалось мне превосходным, героическим, уникальным, безошибочным. Я думал, что Люси не только окажется готова к исполнению моего проекта, но что она сохранит обо мне глубочайшее уважение на всю оставшуюся жизнь. И вот, при первом свете дня, сияющая, лучезарная, смеющаяся, растрепанная, она входит ко мне с распростертыми объятиями, но вдруг становится грустной, потому что видит меня бледным, осунувшимся и удрученным.