История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

Тогда он отвел меня, немного смущенный, в школу догматики, где мои товарищи по дортуару были удивлены, увидев меня. После обеда, на перемене, все они стали моими друзьями, образовали кружок и привели меня в хорошее настроение. Красивый семинарист пятнадцати лет, который сегодня, если, конечно, он жив, является епископом, был одним из тех, чьи лицо и талант произвели на меня впечатление. Он внушил мне самое пылкое чувство дружбы и в часы рекреаций, вместо того, чтобы играть в шары, я прогуливался только с ним. Мы говорили о поэзии. Самые красивые оды Горация давали нам радость. Мы предпочитали Ариосто — Тассо, и Петрарка был объектом нашего восхищения, а Тассони и Муратори, критиковавшие его, вызывали наше презрение. За четыре дня мы стали такими нежными друзьями, что завидовали один другому. Мы сердились, когда один из нас покидал другого, чтобы прогуляться с третьим.

За нашим дортуаром приглядывал светский монах. Его задачей было наблюдать за порядком. Вся группа после ужина направлялась в дортуар, предшествуемая монахом, называемым префектом; каждый подходил к своей постели, и, после произнесения своей молитвы тихим голосом, раздевался и спокойно ложился. Когда надзиратель видел, что мы все легли, он ложился тоже. Большой фонарь освещал это помещение, которое представляло из себя прямоугольник восьмидесяти шагов длиной и десяти — шириной. Кровати были расположены на равных расстояниях. В изголовье каждой кровати была скамеечка для молитвы, сиденье и багаж семинариста.

В конце дортуара с одной стороны была умывальня, с другой — комната, называемая гардероб. На другом конце, рядом с дверью, стояла кровать префекта. Кровать моего друга стояла по другую сторону комнаты, напротив моей. Между нами был большой фонарь. Главным делом, возложенным на префекта, было строго следить, чтобы семинаристы не ложились в постель друг с другом. Совершенно не допускался такой невинный визит; это было тяжкое преступление, так как кровать семинариста предназначалась только для того, чтобы на ней спать, а не для того, чтобы беседовать с другом. Два товарища, следовательно, могли нарушать это правило лишь вопреки закону, предоставив впрочем начальникам возможность делать с законами самим все, что угодно; и тем хуже для них, если они неправильно их трактуют. Мужские монастыри в Германии, где управители принимают меры по предотвращению мастурбации, таковы, что там эти явления присутствуют повсеместно. Авторы этих правил — невежественные глупцы, которые не понимают ни природы, ни нравственности, потому что природа требует для самосохранения этого облегчения сохранности мужчины, который не пользуется помощью женщины, и мораль пребывает, атакуемая аксиомой Nitimur в vetitum Semper cupimusque Negal [43].

Отчасти верно, что когда молодой человек мастурбирует не по зову, а вопреки настоянию природы, это вредно, но такое никогда не случается со школьником, по крайней мере, если не направлено на самозащиту, потому что в этом случае он делает это ради радости неповиновения, природной радости для всех людей, начиная с Евы и Адама, и что мы предпринимаем всякий раз, когда появляется такая возможность. Начальства монастырей для девочек в этой области показывают намного больше мудрости, чем мужчины. Они знают по опыту, что нет девушки, которая не начинала бы мастурбировать в возрасте семи лет, но они не берут на себя обязательств защищать детей от этого ребячества, хотя оно может им тоже причинить вред, но в меньшей степени, из-за малости выделений.

Это было на восьмой или девятый день моего пребывания в семинарии, когда я почувствовал, что кто-то пришел и лег в постель со мной. Он пожимает мне сначала руку, называя свое имя, и вызывает у меня смех. Я не мог его видеть, потому что фонарь был потушен. Это был аббат, мой друг, который, увидев, что темно, возымел прихоть нанести мне визит. Отсмеявшись, я попросил его уйти, потому что префект, проснувшись и увидев темный дортуар, поднимется зажечь лампу, и мы оба будем обвинены в самом старейшем из всех преступлений, хотя многие претендуют на это звание. В тот момент, когда я дал ему этот хороший совет, мы слышим шаги, и аббат убегает, но через минуту я слышу сильный удар, за которым следует хриплый голос префекта, который говорит преступнику — завтра, завтра. Запалив фонарь, он возвращается к своей кровати. На другой день, до того, как звук колокола возвестил подъем, появляется ректор с префектом. «Слушайте меня все, — говорит ректор, — вы слышали про происшествие, случившееся этой ночью. Двое из вас виновны, и я хочу их простить и, чтобы спасти их честь, сделать так, чтобы они не стали известны. Вы должны все прийти ко мне исповедаться сегодня перед переменой». Он ушел. Мы оделись, и после обеда все пошли на исповедь к нему; мы собрались потом в саду, где аббат сказал мне, что, имея несчастье наткнуться на префекта, он подумал, что лучше свалить его на землю. Благодаря этому он успел лечь. А теперь, сказал я ему, вы уверены в своем прощении, потому что вы мудро признались ректору.