Первый, кого я увидел, сойдя с моей коляски, был торговец С., муж той Терезы, о которой читатель может помнить, племянницы любовницы Тирета, которую я любил, вот уже почти семь лет назад. Он меня узнал, он был удивлен, видя меня таким изменившимся; я сказал ему, что выхожу из тяжелой болезни, спросил у него новостей о его жене, он ответил, что она чувствует себя хорошо, и что он надеется, что я приду завтра откушать ее супу. Я ответил, что должен выехать на рассвете, но он не хотел ничего слышать; он хотел, чтобы я взглянул на его жену и их троих малышей, и, поскольку он понял, что я хочу ехать утром, он сказал, что вернется сейчас с женой и всем семейством. Как было противиться? Я ответил, что мы вместе поужинаем.
Читатель может вспомнить, как я любил эту Терезу, что даже решил жениться на ней. Я вспомнил об этом, чтобы сразу расстроиться, зная, насколько я ей не понравлюсь теперь, такой, каким я стал.
Она пришла через четверть часа вместе со своим мужем и своими тремя детьми, старшему из которых было шесть лет. После обычных приветствий и выражения сочувствия моему расстроенному здоровью, которое меня удручало, она отослала домой двух младших, оставив ужинать с нами лишь старшего, потому что у нее были сильные основания полагать, что он должен меня заинтересовать. Этот ребенок был очарователен, и поскольку он очень походил на мать, ее муж никогда не сомневался, что он его сын и по закону и по природе. Я смеялся про себя над тем, что находил моих детей по всей Европе. Она сообщила мне за столом новости о Тирета. Он поступил на службу в голландскую Компанию Индий и был замешан в мятеже в Батавии, где был раскрыт и избежал риска быть повешенным лишь потому, что, подобно мне в Лондоне, спасся с помощью бегства. Это нередко случается в этом мире, когда участвуют в авантюрах, рискуешь быть повешенным из-за глупостей, когда ведешь себя легкомысленно и не бережешься. На следующий день я направился через Ипр на Турнэ, где, увидев двух конюхов, прогуливающих лошадей, спросил, кому они принадлежат.
– Г-ну графу де Сен-Жермен, адепту, который здесь уже месяц и не собирается уезжать. Он собирается прославить нашу провинцию, учредив здесь фабрики. Все, кто здесь проезжает, хотят его увидеть, но он недоступен для всех.
Этот ответ внушил мне желание его повидать. Едва сойдя в таверне, я написал ему записку, в которой отметил свое желание и спросил, в котором часу ему угодно меня принять. Вот его ответ, который я сохранил, и который только перевел на французский:
«Мои занятия вынуждают меня никого не принимать; но для вас я делаю исключение. Приходите в час, который для вас наиболее удобен, и вас проведут в мою комнату. Вам не надо будет называть ни мое имя, ни ваше. Я не предлагаю вам разделить со мной обед, так как моя пища не подходит никому, и для вас – менее, чем для кого бы то ни было другого, если вы еще сохранили свой прежний аппетит».
Я пошел туда в восемь часов. У него была бородка в дюйм длиной и стояло более двадцати перегонных кубов с жидкостями внутри, из которых некоторые вываривались на песке на открытом пламени. Он сказал, что работает над красками, для развлечения, и что он основал фабрику шляп, чтобы доставить удовольствие графу Кобенцль, полномочному представителю императрицы Марии-Терезии в Брюсселе. Он сказал, что получил от него только двадцать пять тысяч флоринов, чего недостаточно, но он рассчитывает на добавление. Мы поговорили о мадам д’Юрфэ, и он мне сказал, что она отравилась, приняв слишком сильную дозу универсального снадобья.
– Ее завещание доказывает, – сказал он мне, – что она полагала, что беременна, и она могла бы ею быть, если бы проконсультировалась со мной. Эта операция из самых легких, но нельзя быть заранее уверенным, будет ли плод мужским или женским.
Когда он узнал, какая у меня болезнь, он посоветовал мне остаться в Турнау только на три дня и делать то, что он мне скажет. Он заверил, что я уеду со всеми вскрытыми бубонами. Он дал мне после этого пятнадцать пилюль, которые, принимая по одной за раз, я за пятнадцать дней полностью восстановлюсь. Я поблагодарил его за все, и ничего не стал принимать. После этого он показал мне свой архей, который он называл Атое-тер [2] . Это была белая жидкость в маленьком пузырьке, похожем на множество других, которые там находились. Они были закупорены воском. Когда он сказал мне, что это универсальный природный дух, и что свидетельством этого является то, что этот дух мгновенно исчезнет из пузырька, стоит только проделать в воске маленькую дырочку иглой, я попросил его показать эксперимент. Он дал мне пузырек и иглу, сказав, чтобы я сам это проделал. Я проткнул воск и через мгновенье увидел, что пузырек опустел.
– Это превосходно, но для чего это может быть нужно?
– Не могу вам этого сказать.