История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Я отнес письмо да л’Ольо княгине Дашковой, которая жила в трех верстах от Петербурга, удаленная от двора, после того, как помогла императрице подняться на трон и ожидала, что будет соучаствовать в правлении. Екатерина уничтожила ее амбиции. Я застал ее облаченной в траур по случаю смерти князя, своего супруга, произошедшей в Варшаве. Она говорила обо мне г-ну Панину, и написала мне три дня спустя записку, в которой говорила, что я могу прийти к нему, когда хочу. Я нашел это замечательным в манере императрицы: она изъявила немилость княгине Дашковой, но не мешала своему первому министру заходить к той каждый вечер с визитом. Я слышал от людей, достойных доверия, что граф Панин не был любовником м-м Паниной, но ее отцом. Эта принцесса сейчас – президент Академии наук. Ученые краснеют, имея во главе себя женщину, если они не знакомы с Минервой. Чего нужно пожелать еще России – это увидеть какую-то замечательную женщину командующей армией.

Одна вещь, которую я видел вместе с Мелисино, и которая меня поразила, – было освящение вод в день Богоявления, происходившее на Неве, покрытой пятью футами льда. Крестили младенцев, погружая их в реку через дыру, проделанную во льду. В такой день случилось, что поп, который окунал ребенка, упустил его из своих рук:

– Другого (Sic!), – сказал он.

Это значит: – дайте мне другого; но что я счел замечательным, была радость отца и матери утопленного, который, разумеется, должен был отправиться только в рай, умерев в этот счастливый момент.

Я отнес письмо флорентийки, м-м Бригонци, которое она мне дала за ужином в Мемеле к своей подруге, которая, как она меня заверила, будет мне полезна. Эта подруга была венецианка, которую звали м-м Рокколини; она прибыла из Венеции, чтобы петь в театре Петербурга, не зная музыки и не учившись никогда этой профессии… Императрица, посмеявшись над этой безумной, велела сказать, что для нее нет места; но что делает синьора Виченца? Она сводит очень тесное знакомство с одной француженкой, женой сьёра Протэ, французского торговца, который живет у обер-егермейстера. Эта женщина, которая владеет сердцем этого сеньора, является в то же время конфиденткой его жены Марии Павловны, которая, не любя своего мужа, обрадована, что эта француженка избавляла ее от обязанности исполнять супружеские обязанности, если ей приходил каприз от них уклониться. Но эта Протэ была первая красотка Петербурга. В цвете лет, она соединяла знание галантного обхождения с самым утонченным вкусом к украшениям. Ни одна женщина не могла соперничать с ней; веселая в компании, она вызывала всеобщее одобрение; когда в Петербурге упоминали Протэ, все завидовали обер-егермейстеру, который владел ею. Такова была женщина, близкой подругой которой стала эта синьора Виченца. Она приводила к ней тех, кто был в нее влюблен, и кто был достоин того, чтобы быть ей представленным, и Протэ им не отказывала. Синьора Виченца принимала без щепетильности подарки, которые приносила ей благодарность с той или другой стороны.

Когда я увидел синьору Виченцу, я узнал ее; но поскольку прошло по меньшей мере двадцать лет с того времени, как между нею и мной произошло то, что произошло, она не удивилась, что я мог и потерять память об этом, и не старалась мне это напомнить. Ее брат, которого звали Монтеллато, был тот, кто, выйдя ночью из Ридотто, пошел, чтобы меня убить, на площадь Сан-Марко, и как раз у нее собрался заговор, который стоил бы мне жизни, если бы я не решился выпрыгнуть на улицу через окно. Она оказала мне такой прием, который оказывают дорогому соотечественнику, старому другу, которого встретили вдали от родины; она рассказала мне подробно о своих несчастьях, и одновременно убедила меня в своей храбрости. Она не нуждается, – сказала мне она, – ни в ком, и живет весело с самыми очаровательными женщинами Петербурга.

– Я удивлена, – сказала она мне, – что, являясь часто обедать к обер-егермейстеру Нарышкину, вы не познакомились с прекрасной м-м Протэ, это душа обер-егермейстера; приходите завтра выпить у меня кофе и вы увидите чудо.

Я прихожу туда, и нахожу ее выше всех похвал. Не будучи более богатым, я использую ум, чтобы ей понравиться, я спрашиваю, как ее имя, и она отвечает, что ее зовут Протэ, я отвечаю, что отныне она «Про-мэ» [9] ; я объясняю ей смысл этой игры слов, я шучу, плету ей басни, даю ей понять, какой огонь она зажгла в моей душе, не теряю надежды быть осчастливленным ею со временем, и вот – знакомство состоялось. Я отныне не прихожу к обер-егермейстеру без того, чтобы не зайти, до или после обеда, в ее комнату.