История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

Я многое принял на себя, чтобы ответить подобным образом, потому что это чрезмерное благочестие мне не нравилось и заставило меня даже опасаться потерять любовь, которая привязывала меня к этой очаровательной девушке, и уважение, что я питал к ней. Добрый человек дон Диего, однако, почти смеялся, когда сказал, покидая меня, что отец, человек умный, должен извинить свою молодую дочь за чрезмерную набожность, как и за сильную любовную страсть. Мог ли я ожидать столь странной сентенции из уст испанского сапожника?

Шел дождь, дул сильный ветер, я решил не выходить. Я сказал Филиппу отослать мою коляску и уходить самому, сказав кухарке, что буду ужинать только в десять часов. Я занялся письмами. Мать донны Игнасии принесла мне света. Но мне пришел на ум некий каприз. Когда бискайка пришла сказать мне в десять часов, что мой ужин на столе, я сказал ей убрать все, потому что у меня нет желания есть.

В одиннадцать часов я лег и отлично заснул. Назавтра, в восемь часов, вошла в мою комнату донна Игнасия, высказывая мне всю озабоченность, что она испытала, когда утром узнала, что я не ужинал.

— Одинокий, грустный и несчастный, я хорошо сделал, отказавшись от ужина.

— У вас удрученный вид.

— Он станет лучше, как только вы захотите.

Пришел парикмахер, она вышла. Я отправился на прекрасную мессу в «Buon sucesso» [16], где наблюдал самых красивых куртизанок Мадрида. Я хорошо пообедал с доном Диего, который на десерт сказал своей дочери, что она явилась причиной того, что я не ужинал. Она ответила, что больше так не повторится. Я спросил, не хочет ли она пойти со мной в собор Нотр-Дам де Атоша, и она показала видом, что хотела бы, посмотрев на отца, который сказал ей, что истинная набожность неотделима от веселости и от доверия, которое нужно испытывать к Богу, к себе самой и к честности окружающих благородных людей, и что при этом условии она должна верить, что я могу быть хорошим малым, несмотря на то, что не имел счастья родиться испанцем. Эта оговорка вызвала у меня взрыв смеха, который был воспринят доброжелательно. Донна Игнасия поцеловала руку отца и спросила меня простодушно, не хочу ли я взять с собой и ее кузину.

— Зачем тебе, — спросил ее отец, — твоя кузина? Я отвечаю за дона Хаиме.

— Я вам благодарен, — сказал я ему, — но если ее кузина хочет пойти, и если донна Игнасия этого хочет, мне это доставит еще больше удовольствия, особенно если это будет старшая, характер которой мне нравится больше, чем младшей.

После этого разъяснения отец ушел, и я отправил Филиппу в конюшню, чтобы запрягли четырех мулов; донна Игнасия, с видом одновременно довольным и расстроенным, просила меня простить ей ее слабости.

— Прощаю все, мой прекрасный ангел, если вы простите мне также, что я вас люблю.

— Ах, дорогой друг! Я боюсь сойти с ума, если ввяжусь в эту борьбу, которая разрывает мне душу.

— Никаких битв, сердце мое. Либо любите меня, как я вас, либо просите меня уехать от вас и не появляться больше у вас на глазах. У меня хватит сил вам подчиниться, но уверяю вас, вы не будете от этого счастливы.

— Ах, что до этого, я это знаю. Нет, нет. Оставайтесь здесь у себя, этот дом принадлежит вам. Но позвольте мне сказать вам, что вы ошибаетесь, полагая, что у моей большой кузины характер лучше, чем у маленькой. Я знаю, что заставило вас так думать в последнюю ночь карнавала; но вы не все знаете. Маленькая — добрый ребенок, и, будучи некрасивой, она легко поддастся тому, кто сумеет задеть ее чувство; но старшая в десять раз более некрасивая. Досада на то, что ее никогда никто не полюбит, сделала ее злой. Знайте, что она полагает, что вы любите ее, и что, несмотря на это, она говорит о вас дурно: она говорит, что вы обольститель, что я не смогла воспротивиться вам, но у вас ничего не получится с ней.

— Не говорите мне ничего больше, прошу вас, нужно ее наказать. Берите с собой младшую.

— Очень хорошо. Благодарю вас.

— Она знает, что мы любим друг друга?

— Увы, да.

— Зачем было говорить ей это?

— Она сама догадалась, но у нее доброе сердце, и она рада, что мне это нравится. Она хотела бы, чтобы мы вместе совершили паломничество к Святой Деве Соледад, это излечит нас обоих от предосудительной любви.

— Значит, она тоже влюблена?

— Да, но не счастливо, бедная малышка, потому что она любит одна. Представьте, какое мучение.

— Действительно! Я ей сочувствую, потому что такую, как она, не знаю, захочет ли какой-нибудь мужчина. Вот вам пример девушки, которой не следует любить. Но вы…

— Но я. Молчите. Моя душа подвергается большей опасности, чем ее, потому что, не знаю, красива ли я, но меня хотят; мне надо защищаться или пропасть; и есть мужчины, от которых невозможно защититься. Бог мне свидетель, что я ходила на Святой неделе посетить девушку, у которой ветрянка, надеясь заразиться и стать некрасивой. Бог не захотел этого, и более того, мой исповедник в «Соледад» сделал мне строгий выговор, назначив мне епитимью, которой я никогда не последую.

— Скажите мне, что это, прошу вас.