История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

Все ее истории производили бы на меня впечатление, какое и должны были производить, хотя и без любви, если бы не присутствие этого человека с отвратительным лицом, не носящим и следа какого-то ума. За столом мы все проявили немалый аппетит; ужин был вкусный, и жирное и постное, вино превосходное, я чувствовал себя весьма удовлетворенным и охотно вернулся бы к себе домой, но это не входило в ее намерения. Вино ее возбудило, шут был пьян, ей хотелось посмеяться. Она отослала весь народ, она захотела, чтобы он разделся догола, производя над ним эксперименты, весьма грязные и слишком отталкивающие, чтобы быть описанными. Шут был молод, и опьянение не мешало ему, вопреки себе, прийти в состояние, которое внушила ему Нина, оставаясь сама в состоянии приличном. Было очевидно, что мерзавка желает быть обслужена мною в этой оргии, даже в присутствии этого несчастного; но присутствие этого мерзавца лишало меня способности удовлетворить Нину, которая, не глядя на меня, тоже обнажилась. Когда она увидела, что я застыл в бездействии, она обслужила себя сама с помощью этого человека, пригласив меня, если я хочу посмеяться, смотреть, как это происходит. Я присутствовал при этом против воли, испытывая адские муки, не из-за желания делать то, что он, потому что находился в состоянии немощи, но из-за бешенства по поводу того, что прекрасная женщина отдается мужчине, у которого нет другого достоинства, кроме того, что у осла.

После того, как она поработала до изнеможения, она подмылась в биде, затем заставила его это пить, и свинья выпил весь этот суп; она скрылась в соседней комнате, заливаясь смехом, и я последовал за ней, потому что от запаха мне стало плохо. Вволю посмеявшись и усевшись голая рядом со мной, она спросила у меня, как я нахожу этот праздник. Моя честь и мое самолюбие не позволили мне его похвалить. Я сказал, что антипатия, которую я испытываю к этому гнусному человеку, настолько велика, что она оказалась непреодолимым препятствием для того, чтобы ее чары могли воздействовать на меня так, как должны действовать на человека, имеющего глаза.

– Думаю, это возможно, потому что он очень некрасив; но теперь его нет, а вы ничего не предпринимаете. Так не подумаешь, глядя на вас.

– Это правда, дорогая Нина, потому что я таков же, как другие; но сейчас это невозможно. Он вызвал у меня слишком сильное отвращение. Нет, прошу вас, это бесполезно, ничего не выйдет; но может быть завтра, если вы не выставите у меня перед глазами этого монстра, недостойного наслаждаться вами.

– Вы ошибаетесь, он не наслаждается; я заставляю его работать. Если бы я могла подумать, что он меня любит, я бы скорее умерла, чем удовлетворила его желание, потому что он мне отвратителен.

– Как? Вы его не любите, и вы предоставляете ему возможность получить любовное наслаждение?

– Как я пользуюсь предметом для самоудовлетворения.

Я не нашел в рассуждении Нины ничего, кроме чистой правды развращенной натуры. Она пригласила меня ужинать назавтра, сказав, что она желает узнать, правда ли то, что я ей сказал, или ложь, пообещав, что Молинари будет болен.

– Он переварит свое вино и будет здоров.

– Ничего подобного, он будет болен. Приходите, и приходите каждый вечер.

– Я уезжаю послезавтра. Я уже рассчитался с гостиницей.

– Друг мой, вы не уедете. Вы уедете через неделю, после меня.

– Это невозможно.

– Вы не уедете, говорю вам; вы нанесете мне оскорбление, которого я не перенесу.

Я оставил ее и вернулся к себе с твердым намерением уехать вопреки ей. Несмотря на то, что в своем возрасте я не был уже новичком ни в чем, я отправился спать, удивленный беспутством этой женщины, ее свободой в разговоре и в действиях, а также ее откровенностью, потому что она поведала мне то, что ни одна женщина никому бы не доверила.

« Я использую его для себя, так как уверена, что он меня не любит. Если бы я знала, что он любит меня, я скорее умерла бы, чем удовлетворила его желание, потому что я его ненавижу ».

Я знавал такое, но ни одна женщина мне такого не говорила.

Назавтра, в семь часов вечера, я был у нее. Она мне сказала с деланно грустным видом, что мы будем ужинать тет-а-тет, потому что у Молинари очень сильные колики.

– Вы мне сказали, что он заболеет. Вы его отравили?

– Я на это способна, но Бог меня оградил.

– Но вы заверили меня, что он будет болен, и так и случилось. Значит, вы ему что-то дали.

– Ничего. Не будем об этом говорить. Будем наслаждаться; потом мы поужинаем, и будем смеяться до утра, а завтра вечером будем делать то же самое.

– Нет, потому что в семь часов я уезжаю.

– Вы не уедете, и кучер не будет с вами скандалить, потому что ему заплачено. Вот его квитанция.