История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

По истечении восьми дней, прошедших, к моему удивлению, без приглашения со стороны Нины ее посетить, я получил от нее записку, в которой она писала прийти к ней в десять часов ночи, пешком и без слуги. Ясно, что, не будучи в нее влюбленным, я не должен был к ней идти; не приходя к ней, я поступил бы разумно и правильно и дал бы графу де Рикла знак уважения, которое был ему должен; но я не был ни разумным, ни правильным, хотя у меня было достаточно в жизни неприятностей, чтобы этому научиться. В эти восемь дней я все время видел Нину в театре, но никогда с нею не раскланивался.

В назначенный час я пришел туда один, в рединготе, имея при себе только шпагу. Она была со своей сестрой, которая была на пятнадцать-шестнадцать лет старше ее и была женой комического танцора, которого звали Скизза, по-итальянски – Скицца, потому что у него почти не было носа. Она пришла ужинать с капитан-генералом, который уже ушел, в без четверти десять – это было его неизменное время. Она сказала, что была бы очень рада, если бы я обедал с ним, тем более, что это она говорила ему обо мне, воздав мне должное и будучи очень довольной той доброй компанией, которую я составил ей в течение восьми или десяти дней в Валенсии.

– Это замечательно, моя дорогая, но мне кажется, что вы не должны были бы приглашать меня приходить в неурочное время.

– Это для того, чтобы не давать соседям повода для злословия.

– Наоборот, это даст им этот повод и зародит подозрения в голове у графа.

– Он не может ничего знать.

Я ушел в полночь после беседы, пристойней которой нельзя себе представить. Ее сестра, которая, впрочем, не была слишком внимательна, не оставляла нас одних, и Нина в ее присутствии не делала и не говорила ничего такого, что дало бы ей повод судить, что мы были связаны гораздо более интимным образом в Валенсии. В последующие дни я приходил туда каждый вечер; она просила меня доставлять ей это удовольствие. Между нею и мной не происходило ничего, что могло бы не понравиться графу, если бы у него возникло желание поинтересоваться. Я туда ходил и ничего не опасался. Но вот что случилось, и что заставило меня прекратить эти посещения.

Около полудня за городом, где я прогуливался один, ко мне подошел офицер валлонской гвардии. Он вежливо попросил у меня прощения, что, не будучи со мной знаком, он хочет поговорить со мной о деле, которое должно меня заинтересовать, хотя никоим образом не должно бы его касаться.

– Говорите, месье, я с удовольствием выслушаю то, что вы имеете мне сообщить.

– Прекрасно. Вы иностранец, вы, возможно, не знаете ни этого места, ни испанских нравов, и, соответственно, вы не знаете, что вы весьма рискуете, захаживая каждую ночь к Нине, когда граф оттуда уходит.

– Чем мог бы я рисковать? Я уверен, что граф об этом знает и не считает это дурным.

– Наверняка он это знает, и, возможно, делает вид, что ничего не знает, опасаясь ее реакции, потому что он ее любит. Если она не говорит вам, что ему это не нравится, то либо она вас обманывает, либо он обманывает ее, потому что не может быть такого, чтобы он любил ее и не ревновал. Последуйте моему совету и извините меня. Прекратите к ней ходить!

– Я благодарю вас, но вашему совету не последую. Мне недостает общения с ней, она принимает меня очень хорошо и любит мое общество, как и я – ее. Я перестану к ней ходить, только когда она мне это прикажет, или если граф скажет мне, что мои визиты к его любовнице внушают ему опасения.

– Он этого никогда не сделает, потому что полагает, что этим себя унизит.

Этот бравый офицер подробно рассказал мне обо всех несправедливостях и насилиях, которые были ему причинены, когда он был влюблен в эту женщину и делал все, что она хотела. Люди, которые, как он предполагал, ее любили, были уволены со службы, другие высланы, третьи помещены в тюрьму, под разными предлогами.

– Этот человек, – добавил он, – занимающий столь высокий пост, который до появления этой Мессалины был примером справедливости и чести, сделался, познакомившись с ней, несправедливым, насильником, слепым, скандальным.

Этот разговор должен был бы меня взволновать, но не тут то было. Я из вежливости сказал этому офицеру на прощанье, что постепенно прекращу туда ходить, не имея, однако, такого намерения. Когда я спросил у него, как он узнал, что я хожу к Нине, он ответил, смеясь, что это явление обсуждается во всех кафе. Я в тот же вечер пошел к ней и ничего ей не сказал. Это для меня совершенно непостижимо, так как я не был ни влюблен в нее, ни заинтересован.

14 ноября я пришел к ней в обычный час и увидел человека, который показывал ей миниатюры, я смотрю на него и вижу бесчестного негодяя генуэзца Пассано или Погомаса. Кровь бросается мне в голову, но я овладеваю собой. Я беру Нину за руку, отвожу ее в соседнюю комнату и говорю, чтобы она сразу отослала этого подлеца, или я немедленно уйду, чтобы больше никогда в жизни не приходить к ней.

– Это художник.

– Я его знаю, я с ним знаком, и говорю вам, немедленно отошлите его, или я ухожу.