История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

Я счел это рассуждение верным. Я выехал позже, ехал почти шагом, и через пять часов мы остановились, где нашли весьма дурное жилище, но где не было, однако, этих трех типов. В восемь часов, когда я ужинал, вошел мой слуга и сказал мне, трое убийц находятся в конюшне, где выпивают с нашим возчиком. Мои волосы поднялись дыбом, так как больше не было сомнений. Мы могли ничего не опасаться в гостинице, но многого на границе, куда должны были прибыть к вечеру. Я посоветовал моему слуге не показывать виду и сделать так, чтобы возчик пришел ко мне поговорить, когда эти люди заснут. Возчик пришел в десять часов; он сказал мне без уверток, что эти люди хотят нас убить, как только мы достигнем границы Франции.

– Выпив бутылку, которую я оплатил, один из них спросил меня, почему я не проехал до следующей станции, где мы бы поселились лучше, и я ответил, что вы замерзли и что было поздно. Я мог спросить у них, почему они сами там не остались, и куда они направляются, но я остерегся. Я спросил только, хороша ли дорога до Перпиньяна, и они ответили, что превосходная, и что не заметно Пиренеев. Они спят, завернувшись в свои плащи возле моих мулов, на пучках соломы. Мы выедем до наступления дня, но после них, разумеется, и пообедаем на обычной станции; но после этого, доверьтесь мне, мы поедем после них, и я поеду быстро другой дорогой, и мы будем во Франции в полночь. Я уверен в том, что говорю.

Если бы я мог взять эскорт из четырех вооруженных людей, я бы не последовал совету возчика, но в моем случае я должен был делать то, что он говорит. Мы нашли трех наемников там, где и сказал возчик, и, спускаясь, я скользнул по ним глазами. Они показались мне тем, чем и были. Они выехали четверть часа спустя и полчаса спустя мой бравый возчик, проехав с четверть лье, свернул с дороги, затем нанял крестьянина в качестве проводника, которого поместил сзади, чтобы тот указывал ему, когда он ошибается. Мы проделали одиннадцать лье в десять часов и прибыли в хорошую гостиницу в большой деревне, во Франции, где нам нечего уже было опасаться. Я хорошо выспался и пообедал на следующий день, и к вечеру оказался в почтовой гостинице в Перпиньяне, уверенный, что спас себе жизнь и обязан этим моему возчику. Невозможно догадаться, откуда мог следовать приказ меня убить, но читатель увидит, с помощью чего я все узнал двадцать дней спустя.

В Перпиньяне я рассчитал моего слугу, которого хорошо вознаградил, и написал моему брату в Париж о том счастье, что мне помогло избежать ловушки трех убийц. Я сказал ему отвечать мне на почту до востребования, в Экс-ан-Прованс, где я пробуду пятнадцать дней, чтобы увидеться с маркизом д’Аржанс, который должен там быть.

На следующий день я ночевал в Нарбонне, и послезавтра – в Безье. От Нарбонна до Безье всего пять лье, но превосходная еда, которую самая любезная из хозяек предложила мне на обед, заставила меня ужинать с ней и всей ее семьей. Этот Безьер был город, в котором ощущалась приятная погода, несмотря на сезон. Счастливые дни, данные для пребывания философа, который отказался от всех сует земных, как и для чувственного человека, пожелавшего насладиться всеми радостями своих чувств, не нуждаясь для этого в большом богатстве. Обитатели этой страны все умны, женщины прекрасны и еда, которую там готовят, исключительна, как постная, так и мясная. Там пьют исключительные вина, которые проклятые виноторговцы не успели испортить. Я остался на следующий день в Пезансе, и еще через день прибыл в Монпелье, остановившись в «Белой Лошади» с намерением провести там неделю.

Там я оставил своего возчика, дав ему на водку дублон да охо, который убедил его всегда быть порядочным. Я поужинал у табльдота, где было столько же кухонных блюд, сколько и постояльцев. Нет во Франции лучших блюд, чем те, что готовят в Монпелье. Назавтра я пошел завтракать в кафе, где свел знакомство с первым же вновь прибывшим, который, услышав, что я хотел бы познакомиться с профессорами, сам отвел меня к одному, который пользовался хорошей репутацией и обладал учтивостью, которую человек литературный во Франции обоснованно полагает самым прекрасным цветком в короне Апполона. Настоящий человек литературы должен быть другом всех тех, кто ее любит, а таких во Франции еще больше, чем в Италии; в Германии они таинственны и сдержаны, они полагают себя обязанными делать вид, что не имеют никаких претензий, и в силу этого предрассудка они не ищут дружбы иностранцев, которые приходят их повидать, чтобы восхищаться ими вблизи и впитать молоко их учености.