Сама начальница сказала мне назавтра, что аудитор кардинала пришел к ней сказать, что Его Преосвященство доверил ее здравомыслию заботы обо всех девушках, что находятся под ее управлением в доме, и приказал отнестись с наибольшим уважением к принцессе Санта Кроче, предоставив ей возможность выводить девушек в свет, приходя за ними или поручая это надежным людям, ей знакомым. Она получила также приказ направить ему имена тех, кто, превысив возраст в тридцати лет, возымеет желание выйти из заведения, получив при этом две сотни экю. Она не огласила еще этот приказ, но уверена, что избавится таким образом по меньшей мере от двадцати.
Как только я известил принцессу о полученном руководительницей приказе, она сочла, что кардинал и не мог действовать более достойным образом. Кардинал де Бернис сказал ей, что в первый раз, когда она захочет показать этим девушкам оперу или комедию, она должна лично пойти их забрать и известить руководительницу, что она будет их забирать, направляя за ними коляску со своей ливреей. Она так и поступила, и несколько дней спустя явилась в одиночку за Армелиной и Эмилией и отвела их в свой дворец на Кампо ди Фиоре, где я ждал их вместе с кардиналом, принцем — ее мужем и герцогиней де Фиано.
Их радостно приветствовали, с ними разговаривали с добротой, поощряли отвечать, посмеяться, говорить свободно обо всем, что они думают, но все было бесполезно; видя себя впервые в замечательной комнате, в подобной компании, они не находили в себе сил разговаривать, они испытывали стыд и страх сказать глупость. Эмилия не смела отвечать, не поднявшись с места, и Армелина блистала только своей красотой; понуждаемая принцессой возвращать ей поцелуи, подобные тем, что та ей дарила, она никак не могла на это решиться. Армелина, смеясь, извинялась, с жаром целуя ей руку, и когда принцесса прилеплялась своим ртом к ее губам, Армелина, казалось, положительно неспособна была вернуть поцелуй. Кардинал и принц смеялись, герцогиня де Фиано говорила, что такая сдержанность неестественна, и я страдал как проклятый, потому что мне казалось, что такая неловкость доходит до пределов глупости, поскольку Армелине нужно было только поцеловать губы принцессы, как она целовала ее руки. Ей же казалось, что целуя таким образом, она оказывает ей неуважение, и что она не должна допускать такой свободы, несмотря на позволение принцессы.
Кардинал сказал мне по секрету, что ему кажется невозможным, чтобы я инициировал эту девочку менее чем в два месяца; но он должен был этому поверить и осознать силу воспитания. В этот первый раз принцесса захотела отвести их на комедию в театр «Торе ди Нонна», где они вынуждены были посмеяться, и это внушило нам надежду. После комедии мы отправились ужинать в харчевню, и за столом, то ли благодаря аппетиту, то ли из-за упреков, которые я им делал, они вышли из оцепенения. Они дали уговорить себя выпить вина и набрались смелости. Эмилия забыла свою грусть, и Армелина, наконец, выдала отличные поцелуи прекрасной принцессе и, поднявшись из-за стола, наградила ее ими в изобилии, и аплодисменты убедили ее в том, что она не сделала ничего плохого.
Именно мне принцесса дала замечательное поручение проводить их в обратно монастырь. Вот момент, в который я должен совершить первый шаг, чтобы достичь того, к чему стремится всякий любовник.
Это была двухместная коляска с откидным сиденьем; однако едва коляска тронулась, я убедился, что не следует никогда спешить. Когда я хотел дать поцелуй, отворачивали голову, когда я хотел протянуть руки, отворачивались, когда я настаивал, меня отталкивали, когда я жаловался, осмеливались утверждать, что я неправ, когда я начинал сердиться, не обращали внимания, когда я грозил, что не захочу больше видеть, мне не верили.
Мы прибыли в монастырь, служанка открыла маленькую дверь, и видя, что она ее не закрывает после того, как девушки вошли, я прошел вперед и, видя, что мне не препятствуют, я прошел вместе с ними на третий этаж, к начальнице, которая была в постели и, казалось, не удивилась, увидев меня. Я сказал, что счел своим долгом доставить ей ее учениц лично; она поблагодарила меня; она спросила у них, хорошо ли они повеселились и вкусно ли поужинали, и после этого попросила меня делать как можно меньше шума, когда буду уходить. Я пожелал ей доброй ночи и ушел, дав цехин служанке, и другой — кучеру, по приезде домой. Я нашел Маргариту заснувшей в кресле; проснувшись, она начала меня упрекать, но сменила тон, когда мои нежные ласки дали ей понять, что я не виновен ни в какой неверности. Я отослал ее два часа спустя, убедив, что я люблю единственно только ее. Я проспал до полудня и, пообедав с ней, направился в три часа к принцессе, где встретил кардинала. Они ожидали рассказа о маленьком триумфе, и были удивлены, услышав обратное, и при том, видя меня спокойным.