История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12

Они пошли в школу, и, когда я оделся, я направился с визитом к синьоре Веронике. Я увидел там семь-восемь девушек, все очень молодые. Ни одна не могла меня отвлечь от Гильельмины. Чтобы иметь предлог часто заходить в эту школу, я попросил хозяйку сделать мой портрет в миниатюре; будучи небогатой, она должна была быть обрадована возможностью заработать семь цехинов, и на следующий день я предложил другие шесть цехинов Гильельмине за мой карандашный портрет, в домашнем платье и ночном колпаке. Для этого она должна была приходить ко мне очень рано. На следующий день, чтобы ей не пришлось терять много времени, Жакомина сказала, что та должна оставаться спать вместе с ней, ее мать Мариучча согласилась, и тетя Гильельмины также легко согласилась. Все случилось, как я и ожидал. На четвертый день моего пребывания во Фраскати Гильельмина пришла одна ужинать с нами и, чтобы удалить из головы моей дорогой Жакомины всякую мысль о ревности, я купил у ее отца золотые часы с аграфом и подарил их ей после ужина. Малышка сошла с ума от радости; под предлогом благодарности она принялась осыпать меня сотней ласк, которые я принимал с некоторой осторожностью, сохраняя осанку отца. Весь городок переговаривался на ушко, что наверняка я ее отец, и Мариучче и ее мужу это не было неприятно. Жакомина в этом сомневалась, но не знала, какое направление дать мыслям, которые крутились в ее юной голове. Она начала, бросая мне вызов, приходить в мою кровать после того, как я уже лег, и насмехаться над здравомыслящей Гильельминой, которая не осмеливалась поступать так же. Я награждал мою дочь только нежными поцелуями в ее красивые глаза и рот, в присутствии Гильельмины, которая смеялась над этим баловством. Я говорил ей небрежно, что четыре года разницы ничего не значат, и что я относился бы к ней также как к ребенку, если бы она оказалась на месте Жакомины. Такое пренебрежение возымело, наконец, на протяжении трех или четырех дней должный эффект. Я дал ей шесть цехинов за ее рисунок, который ее тетя отретушировала, и в тот же вечер она легла рядом со мной, в то время как моя дочь — по другую сторону, и была обрадована тем, что я оказываю ей такие же ласки: поцелуи в изобилии и ничего больше. Когда им надоедало, они шли спать в свою комнату, но я был уверен, что Гильельмина чувствовала, получая от меня поцелуи, что я имею намерения более основательные, чем показываю. Утром, перед тем, как идти в школу, они рассказывали в моем присутствии Мариучче, каким образом они мне досаждают в моей постели, прежде чем идти спать. Добрая женщина смеялась, уже зная, чем дело кончится.

Три или четыре дня спустя Жакомина заснула, или сделала вид, что заснула, и Гильельмина несколько минут спустя сделала то же самое и предоставила мне делать, что я хочу, вплоть до некоторой точки, когда она решила, что должна проснуться. Состояние, в котором она меня увидела, показалось ей настолько спокойным, что она сочла в своих интересах ни на что не жаловаться. Она захотела оставить меня в уверенности, что, пребывая во сне, она ничего не заметила, и, разбудив Жакомину, ушла с ней вместе, но на следующее утро я сделал ей подарок — хорошенькое колечко, которое стоило по меньшей мере пятьдесят экю и которое вызвало благодарности со стороны ее тети вечером за ужином. Рисунок был окончен, она предложила отвести Гильельмину домой, и я очень испугался. Моя дочь воспротивилась этому, проливая слезы, и синьора Вероника, смеясь, согласилась. Она сказала, что я имею все основания любить ее племянницу, так же как и Жакомина. Она сочла, что высказала этим невыразимую тайну.