История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12

Медини приехал и поселился в той же гостинице, что и я, со своей любовницей, своей маленькой сестрой, своей матерью и слугой, но опять без денег. Он мне сказал, что эрцгерцог не захотел никого слушать, что он получил новый приказ уезжать, что он вернулся во Флоренцию, где вынужден был все распродать. Он взывал ко мне о помощи, но напрасно. Я всегда встречал этого человека в отчаянном положении из-за денег, и, несмотря на это, не желавшего сократить свои расходы и ведущего все время свои дела per fas et nejas [9]. Его удачей в Болонье было то, что он там встретил францисканца-эсклавонца, который направлялся в Рим, чтобы получить от папы разрешение на секуляризацию. Этот монах влюбился в любовницу Медини, который заставил его, естественно, заплатить очень щедро за ее любезности. По истечении трех недель Медини уехал и направился в Германию, где напечатал свою «Генриаду», обретя в курфюрсте пфальцком щедрого Мецената. После этого он скитался по всей Европе добрый десяток лет, вплоть до того, что, наконец, отправился умирать в тюрьмах Лондона в 1788 году. Я ему все время говорил, что он должен избегать Англии, потому что может быть уверен, что если он туда приедет, то умрет там в тюрьме. Если он туда поехал, чтобы опровергнуть пророчество, он поступил глупо, потому что альтернатива была жестока — подтверждение пророчества. У этого человека было все — высокое рождение, образование и ум, но, будучи беден и любя траты, не имея другой возможности, кроме как обеспечить их игрой, он поправлял фортуну или делал долги, не имея возможности их платить, что вынуждало его все время убегать. Он, однако, прожил таким образом 70 лет и жил бы, возможно, еще, если бы следовал моему совету. Граф Тосио мне говорил, восемь лет назад, что Медини в тюрьме в Лондоне говорил ему, что ни за что не поехал бы в Англию, если бы я не сделал ему грозное предсказание. Это возможно, но, несмотря на это, я никогда мог удержаться и не дать добрый совет несчастному, которого видел на краю пропасти. Именно исходя из этого я сказал Калиостро в Венеции, двадцать лет назад, когда невежественный мошенник назвался графом Пеллегрини, что он должен беречься направлять свои стопы в Рим. Если бы он мне поверил, он не умер бы в форте Св. Льва. Со мной случилось также, что один умный человек сказал мне, тридцать лет назад, что я должен опасаться Испании, и, несмотря на это, я туда поехал. В результате я там чуть не погиб.

На седьмой или восьмой день моего пребывания в Болонье я познакомился в книжной лавке Таруффи с молодым косоглазым аббатом, у которого в четверть часа обнаружил ум, эрудицию и вкус. Он подарил мне две брошюры, недавние плоды гения двух молодых профессоров университета. Он сказал, что это чтение заставит меня посмеяться, и был прав. Одна из этих брошюр, которая вышла из-под пресса в последнем ноябре, пыталась доказать, что следует прощать женщинам все их ошибки, потому что они исходят из матки, которая вынуждает их действовать вопреки самой себе. Вторая брошюра была критика первой. Автор настаивал на том, что матка, действительно, одушевленное существо, но она никак не может воздействовать на разум женщины, потому что анатомия не смогла найти ни малейшего канала сообщения между внутренностями, плодовой сумкой и мозгом. Мне пришла в голову мысль напечатать опровержение этих двух брошюр. Я сделал это в три дня; я отправил его в Венецию г-ну Дандоло, с тем, чтобы он отдал напечатать 400 экземпляров, которые я затем получил в Болонье и которые передал в книжную лавку, чтобы их там распродавали в мою пользу. Все это было проделано в пятнадцать дней, и за счет этих двух высокоумных медиков я заработал тридцатку цехинов. Первая из двух брошюр именовалась Vutero pensante (Мыслящая матка), вторая, ее критикующая, была на французском, под заглавием «La force vitale» (Жизненная сила). Моя именовалась «Lana Caprina» (Козья шерсть). Я посмеялся над диссертантами и трактовал материал легкомысленно, но не без глубины. Я сделал предисловие по-французски, используя, однако, идиотизмы парижского жаргона, что сделало его нечитаемым. Эта шалость доставила мне близкое знакомство со множеством молодых людей. Косоглазый аббат, которого звали Закчироли, познакомил меня с аббатом Северини, который в десять-двенадцать дней стал моим близким другом. Он вытащил меня из гостиницы, заставив снять две прекрасные комнаты у актрисы, ушедшей из театра, вдовы тенора Карлани, и свел с кондитером, с которым я договорился на месяц вперед о том, чтобы он поставлял мне на дом обеды и ужины. Квартира, питание и слуга, которого я должен был нанять, обошлись мне в десять цехинов в месяц. Этот аббат Северини стал причиной, впрочем, весьма приятной, того, что я потерял всякий вкус к научным занятиям и оставил «Илиаду», с тем, чтобы снова взяться за нее, когда вернется настроение.