История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12

«Юпитер, монсеньор, доверил вам молнию лишь при условии, что вы будете обрушивать ее только на виновных, и вы проявили неповиновение ему, метнув ее на мою голову. Семь месяцев назад вы пообещали мне, что я буду пользоваться у вас полным спокойствием, при условии, что не нарушу мир и благой порядок в обществе и буду уважать законы; я скрупулезно соблюдал это справедливое условие, и вот — В.И.В. лишило меня правосудия. Я пишу вам, монсеньор, только для того, чтобы заявить, что я вас извиняю. Последствием этого прощения будет то, что я никому не буду жаловаться и не стану обвинять вас в несправедливости, ни письменно, ни устно, в домах Болоньи, где я буду послезавтра. Я хотел бы даже забыть это клеймо на моей чести, нанесенное мне по вашему произволу, если бы это не привело к тому, что отныне ноги моей больше не будет на землях, которых Господь сделал вас хозяином. Аудитор сказал мне, что я могу ехать говорить с вашей милостью в Пизу; но я боюсь, что этот шаг с моей стороны покажется дерзким принцу, который, согласно общим понятиям, должен разговаривать с людьми не после их осуждения, а лишь до него.

Остаюсь, итд…»

Запечатав письмо, я отправил его аудитору, затем стал паковать чемоданы.

В тот момент, когда я садился за стол, появляется Медини и начинает поносить Зановича и Зена. Он жалуется на них за то, что случившееся с ним несчастье происходит от двенадцати тысяч гиней, которые они выиграли у англичанина, и теперь они отказывают ему в сотне цехинов, без которых он не может уехать. Он говорит, что они также получили приказ уехать и оба направляются в Пизу, и выражает удивление, что я не еду также туда. Смеясь над его удивлением, я прошу его уйти, поскольку должен паковать вещи. Он просит меня, наконец, как я и ожидал, одолжить ему денег, но манера, с которой я ему отказал, была столь жесткой, что он ушел, не настаивая.

После обеда я направился вернуть куски Антологии г-ну Медичи и поцеловать Дениз, которая уже все знала и которая не могла понять, как эрцгерцог мог так смешивать неповинных с виновными. Она сказала мне, что танцовщица Ламберти также получила приказ уехать, и то же получил маленький венецианский аббат-горбун, который был знаком с Ламберти, но никогда у нее не ужинал. Эрцгерцог, наконец, расправился со всеми венецианцами, что находились тогда во Флоренции.

Вернувшись к себе, я встретил гувернера милорда Линкольна, которого я знал одиннадцать лет назад в Лозанне. Я небрежно поведал ему о том, что произошло из-за проигрыша, что допустил его воспитанник. Этот бравый англичанин мне сказал, смеясь, что эрцгерцог изволил сказать юному лорду, что он не должен платить проигранную сумму, и тот ответил эрцгерцогу, что, не платя, он совершит неблагородный поступок, и к тому же деньги, что он должен, уже взяты в долг, потому что он никогда не играет на слово. Это была правда. Правда была и то, что заимодавец и игрок сговорились, но милорд не мог быть в этом уверен.

Мой отъезд из Флоренции заставил меня излечиться от очень несчастной любви, которая могла иметь весьма печальные последствия, если бы я провел там еще какое-то время. Я избавил читателя от этой грустной истории, потому что она вгоняет меня в тоску каждый раз, когда вспоминаю об этих обстоятельствах. Вдова, которую я любил и которой имел слабость объясниться, сохранила меня в своих поклонниках только для того, чтобы унижать меня при каждом удобном случае; она меня презирала и хотела убедить меня в этом. Я упорно не прекращал с ней видеться, надеясь все время на успех; но увидел, когда наконец излечился, забыв ее, что время мое ушло.