История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12

Я поднялся и направился к себе в комнату, больше себе не наливая; но четверть часа спустя она приходит выпить со мной кофе. Такое постоянство, весьма оскорбительное, представляется мне чудовищным. Я немного успокаиваюсь, когда размышляю о том, что с ее стороны такое поведение может диктоваться желанием отомстить, но она была достаточно отомщена, сказав мне, что она меня не любит, и доказав это. Она говорит, что хочет помочь мне собрать вещи, но я прошу ее оставить меня в покое, беру ее за руку, провожаю к двери и запираюсь.

Мы оба были правы. Лиа меня обманула, унизила и пренебрегла мной. Я был прав, возненавидев ее. Я разоблачил ее как лгунью, мошенницу и крайнюю распутницу. Она имела право ненавидеть мое присутствие, и она захотела, чтобы я совершил против нее некий проступок, чтобы раскаяться в том, что я ее разоблачил. Я не помнил, чтобы был когда-либо в большей ярости.

К вечеру два матроса пришли взять мои вещи, я поблагодарил хозяйку и сказал спокойно Лиа, чтобы она поместила мое белье в навощенную бумагу и передала своему отцу, который ушел уже вперед, чтобы отнести мой ларец на пеоту. Он мне дал письмо, я его обнял и поблагодарил, и мы сразу отчалили со свежим ветром, который прекратился два часа спустя. Мы прошли двадцать миль. После четверти часа затишья задул западный ветер, и маленькая барка, которая была почти пустой, стала прыгать на волнах столь жестоко, что мне вывернуло желудок и вырвало. К полуночи ветер стал совершенно встречным, хозяин мне сказал, что лучше всего повернуть обратно в Анкону. Имея ветер в лоб, невозможно плыть в Фиуме или в какой-то другой порт Истрии. Итак, менее чем в три часа ходу мы вернулись в Анкону, где офицер стражи признал в нас тех же, что отплыли вечером, и явил любезность позволить мне сойти на берег без досмотра.

Пока я разговаривал с офицером, благодаря его за то, что он позволил мне пойти спать в удобной кровати, матросы занялись моими вещами, и, вместо того, чтобы выслушать, куда я хочу, чтобы они их отнесли, они, как сказал мне хозяин, понесли их туда, откуда взяли. Я хотел пойти в ближайшую гостиницу, меня разозлило то, что я должен был снова видеть Лиа, но дело было уже сделано. Мардоке встал с постели и был рад, что видит меня снова. Было три часа пополуночи. Я лег, охваченный усталостью, нуждаясь в отдыхе. Я сказал ему, что чувствую себя больным и что буду обедать один, у себя в комнате, когда позову. Маленький обед, и никакой печенки. Я проспал десять часов подряд, проснулся, испытывая боль во всем теле, но чувствуя превосходный аппетит. Я позвонил, и пришла служанка сказать мне, что Лиа лежит в постели с сильной головной болью; я поблагодарил Провидение, которое избавило меня от муки видеть эту молодую бесстыдницу.

Я нашел свой обед очень недостаточным и сказал служанке, чтобы приготовила мне хороший ужин. Погода стояла отвратительная. Консул Венеции пришел провести пару часов со мной, заверив, что плохая погода продлится по меньшей мере восемь дней — новость, которая меня огорчила, как из-за Лиа, которую мне казалось невозможным видеть снова, так и потому, что у меня больше не было денег; но у меня были драгоценности. Не видя Лиа во время ужина, я решил, что она больше не придет; но я напрасно обольщался. Она явилась на следующее утро спросить у меня насчет шоколада, чтобы мне его сделать, но на ее лице не было ни веселья, ни спокойствия. Я сказал ей, что выпью кофе, что не желаю больше есть гусиную печенку и, соответственно, буду есть один, и чтобы она сказала своему отцу, что поэтому я буду платить ему только семь паули в день, и что в будущем я буду пить только вино из Орвието.

— У вас есть еще четыре бутылки.

— У меня их нет, потому что я их вам дал; я прошу вас выйти и приходить в эту комнату как можно реже, потому что ваши чувства и стиль, которым вы столь талантливо пользуетесь, чтобы их объяснить, таковы, что способны заставить потерять сдержанность самого философски настроенного человека. Добавьте к этому, что ваше присутствие меня возмущает. Ваша внешность не оказывает на меня столь сильного воздействия, чтобы заставить забыть, что она скрывает душу чудовища. Знайте также, что матросы принесли мои вещи сюда, пока я разговаривал с офицером стражи, и что без этого я бы сюда не пришел; я бы направился в гостиницу, где не боялся бы быть отравленным.

Лиа вышла, не ответив мне, и я был уверен, что больше ее не увижу. Опыт научил меня, что девушки с характером Лиа нередки; я знал таких в Спа, в Генуе, в Лондоне и даже в Венеции, но эта еврейка превосходила всех прочих. Это была суббота: Мардоке по возвращении из школы (из синагоги) пришел ко мне спросить с веселым видом, почему я обидел его дочь, которая клялась ему, что не дала мне ни малейшего повода пожаловаться на нее.

— Я не собирался ее обижать, дорогой Мардоке; но, испытывая необходимость соблюдать режим, я сказал ей, что не хочу более гусиной печенки; поэтому я могу есть один и сэкономить три паоли.