История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12

– Как! – встревожено вскричала она, – разве мужчины не все созданы, как мы? Не все в состоянии быть влюбленными каждый день, как необходимо, чтобы каждый день они ели, пили и спали?

– Наоборот, моя дорогая Лиа, такие, которые влюблены каждый день, встречаются редко.

Столь жестоко раздражаемый каждое утро, я злился, что в Анконе нет приличного места, где порядочный мужчина может за свои деньги доставить себе удовольствие. Я дрожал, отмечая, что становлюсь влюблен в Лиа; я каждый день говорил консулу, что не тороплюсь уехать. Я строил разные ложные умозаключения, как настоящий влюбленный; мне казалось, что Лиа самая целомудренная из девушек, она служила мне образцом самой добродетели, ее я брал за само определение целомудрия. Она была сама правда, ни капли лицемерия, никакого обмана; неотделимая от своей натуры, она удовлетворяла свои желания лишь сама с собой и отказывалась от того, что ей запрещал закон, которому она хотела оставаться верна, несмотря на огонь, который сжигал ее с вечера до утра и с утра до вечера. Лишь от нее зависело стать счастливой, и она сопротивлялась мне целых два часа, добавляя пищи пламени, которое ее пожирало, и оставаясь достаточно сильной, чтобы не захотеть ничего делать, чтобы его пригасить. Ох! Добродетельная Лиа! Она каждый день представала перед возможным поражением и каждый раз одерживала победу, опираясь только на великое средство – не соглашаться на первый шаг. Не видеть и не касаться.

По истечении девяти или десяти дней я начал прибегать к насилию относительно этой девушки, не действиями, но в усилиях красноречия. Она оставалась оскорбленная, она заверяла, что я прав и что она не знает, что мне ответить, и заключала, что я буду прав, если решу запретить ей приходить ко мне по утрам. За обедом, по ее мнению, мы не рисковали ничем. Я решился просить ее приходить ко мне только с прикрытой грудью и не говорить более ни о фигурах Аретино, ни о других вещах, которые могут возбудить любовь. Она отвечала мне, смеясь, что не она первая нарушит эти условия. Я тем более не нарушал их, но три дня спустя, устав от пытки, я сказал консулу, что уеду с первой же оказией. В этом новом положении веселость Лиа заставляла меня терять аппетит. Но вот что случилось.

В два часа по полуночи я проснулся, почувствовав необходимость пойти в гардероб. Места вполне чистые у Мардоке были на первом этаже. Я спустился босиком и в темноте и, сделав свои дела, вернулся на лестницу, чтобы идти в мои апартаменты. Наверху первой лестницы я вижу через щель в двери одной комнаты, которая, как я знаю, должна быть пуста, проникает свет. Я подхожу, чтобы посмотреть, кто может быть в этой комнате в такой час, со светом. Это любопытство, однако, не связано с Лиа, которая, как я знаю, спит в другой стороне дома; но с большим удивлением я вижу Лиа, полностью обнаженную, с молодым человеком в таком же состоянии, лежащих на кровати и работающих вместе над выполнением некоторых поз. Они находились всего в двух шагах от двери, я видел все превосходно. Они разговаривали очень тихо и каждые четыре или пять минут являли мне новую картину. Эта смена поз давала мне возможность видеть красоты Лиа во всех ракурсах. Это удовольствие умеряло мой гнев, который был, однако, силен, когда я увидел, что все, что я видел, не оставило во мне сомнений, что Лиа делала репетицию фигур Аретино, которые заучила наизусть. Когда они пришли к завершению акта, они ограничились этим и, действуя руками, обеспечили себе экстазы любви, которые, будучи столь несовершенными, все же жестоко меня взволновали. В позе прямого дерева мужчины Лиа действовала как настоящая лесбиянка, и мужчина ей скармливал свою игрушку, и, не видя, чтобы она сплюнула в конце акта, я уверился, что она проглотила нектар моего счастливого соперника. Затем любовник показал ей, смеясь, свой опустошенный инструмент, причем Лиа имела вид, что оплакивает его кончину. Она стала в позицию, чтобы вернуть ему жизнь, но подлец посмотрел на часы и, не слушая ее, взялся за свою рубашку. Она между тем ему что-то говорила с видом, по которому я догадался, что она ему высказывает упреки. Когда я увидел, что они почти одеты, я пошел в свою комнату и подошел к окну, откуда видна была дверь дома. Четыре или пять минут спустя я увидел счастливца выходящим и уходящим прочь. Я вернулся в кровать не только не обрадованный тем, что вышел из заблуждения, но возмущенный и униженный. Лиа не казалась мне более добродетельной, я видел в ней лишь развращенную и необузданную, которая меня ненавидела. Я заснул с намерением прогнать ее из моей комнаты, упрекнув перед тем во всем, что я видел.